37 девственников на заказ

— Не от меня, — замотал головой Блохов. — Я думаю, это было в очередном письме от китайца. Ланский перестал понимать, что происходит, забросил работу и решился на отъезд. Я поехал с ним, Новгород — это и мой город, собственно, на почве землячества мы и подружились. И хотя я никогда не забывал, что являюсь пациентом на излечении, Ланский сам частенько сбивался до расслабления дружеской откровенности. Из Новгорода я потребовал от китайца очередного перевода денег. Через три дня он убил Ланского.

— Лихо! — ухмыльнулся Урса. — И как же он его убил?

— Так же, — пожимает плечами Блохов. — Перерезал ему горло. А уже потом… я поджег дом.

— А горло он ему перерезал ножом для резки тростника? — подался вперед Урса и впился в лицо Блохова горящими глазами.

— Что вы зациклились на этом ноже?! Бритвой он ему перерезал горло, бритвой, как и Халею! — повысил голос Блохов. — Этот нож ваш вообще ни при чем! Он выпал из рук Халея, когда китаец перерезал ему горло бритвой. Нож упал на пол в кровь. Вот и все…

— Пожалуй, мне тоже стоит выпить, — я вцепляюсь в бутылку двумя руками, чтобы не выронить.

— Где? — спрашивает Урса. Блохов понимает его с полуслова.

— Это случилось в новгородской квартире Ланского. Я пришел вечером, а психиатр уже мертвый. Лежит, — уточнил Блохов, кивая головой. — Горло перерезано. Весь исписан иероглифами, и на полу тоже… письмена. Я сфотографировал на всякий случай всю эту картину, написанную кровью. Перевез тело Ланского к себе, и к утру поджег старый родительский дом. Он деревянный… был. Старый. Быстро сгорел.

— Что-то же должно было остаться! — замечаю я.

— Конечно. Все, что осталось, похоронено в могиле с моими инициалами. Все, как полагается. Я тогда за неделю и себя похоронил… То есть Блохова… И Ланского как бы закопал. То есть пустой гроб. По мне плакать некому было, а вот женщине Ланского я отправил бумаги о смерти. За деньги сделал. По знакомству. Сказал, что это хохма такая, чтобы слишком влюбленная москвичка отстала от Киры, а то уела совсем… А через месяц, когда с лица бинты сняли в клинике пластической хирургии, я совершенно поверил в себя. В психиатра Киру Ланского. И стал потихоньку закрепляться в этом образе. Так что, пришить мне убийство вам не удастся.

Хотите, откопайте гроб из могилы Блохова. Тут, кстати, и тетрадочка Евфросинии Павловны может вполне пригодиться… — Блоков икнул и упал головой на стол. — А хотите, — предложил он, уже еле ворочая языком, — я из банковской ячейки достану пакетик с фотографиями. Сядете вечерком… Переведете с китайского, что там этот Кон написал на Ланском, куда его послал… Так что, извините, если не оправдал… ожидания…

— Не плакать! — стукнул по столу ладонью Урса. Мы с Лумумбой, как по сигналу, достали носовые платки.

— Ладно. Мы вот что сделаем. Все, кто были мертвыми, мертвыми и остались. Выпьем за упокой их душ. И… И девочки уходят, а мальчики — что? Правильно. Мальчики остаются, — разъяснил Кохан, вытаскивая меня и Лумумбу из-за стола и подталкивая к двери.

Вот и лето наступило!

— Где мой блокнот? — набросилась я на Лумумбу в подъезде.

— А где спасибо за мои старания? — возмутилась она.

— Спасибо, где мой блокнот?!

— Я так и не смогла это выяснить за тридцать восемь часов бесконечных уговоров и рассказов о невероятных африканских приключениях! Ничего не помогло! У них в глазах!.. У них другое солнце в глазах! Это невозможный народ! Я врала так, что теперь моя кожа станет не черной, а красной! Они слушали, восхищались, особенно этот старик противный! А потом задумчиво так осмотрел свое племя, покачал головой. — “Оченно интересно, оченно. Только ведь ты его не закапывала?” — “Не закапывала! Но, — кричу, — нужно помочь той, которая закапывала!” — “Это мы всенепременно, это мы обязательно поможем, пусть приезжает, у нас за нее Акимовна молится каждый вечер, с ней ничего плохого не случится!” Акимовна — это старуха, которая каждый раз крестила табуретку, с которой я вставала, и иногда задумчиво объявляла, что, “если хорошенько напарить баньку, может, местами черное и отпарится”. Извини, я совсем иссякла под конец вторых суток, еще я плохо переношу самолеты, так что, если дело дойдет до сравнительного анализа ДНК, съезди сама за своим доказательством!

— Ни в коем случае! Я так рада, что ты ее не раскопала. Эту тетрадь нельзя трогать, пока все не родятся.

— Кто — все?.. — подозрительно поинтересовалась Лумумба.

— Ну, все, которые тридцать семь. Они пока тени, понимаешь. Ходят везде, ищут пристанища.

— И это говорит психиатр?

— Нет, это говорю я, твоя пациентка с диагнозом “скиофобия”.

— Дай-ка я тебя обниму, пациентка… И оказывается, что мы уже вышли на улицу, а там… лето.

— Что ты дергаешься? — спросила Лумумба, прижимая к себе мою голову. — Обниматься разучилась?

— Так лето же ведь!

— Не выдумывай.