Через четыре часа мы закончили. Мы варим кофе, и от вида пустых шкафов наворачиваются слезы. К счастью, кто-то звонит в дверь, нужно взять себя в руки. Мартин вызвал курьера, чтобы отвезти коробки и пакеты в Красный Крест. Последующие дни мы проводим в квартире родителей. Мы с Зузой много разговариваем и еще больше плачем. Роемся в фотоальбомах, смотрим старые фильмы, которые снимал папа, предаемся воспоминаниям о том, как мама готовила, и с каждым днем все больше отпускаем их. Когда мы достаем из сейфа мамину шкатулку с драгоценностями, глаза у нас становятся квадратными. Там все блестит и сверкает, и что самое приятное – у мамы все настоящее. Она что, тайком привезла с собой драгоценности царской семьи? Мы задумываемся.
– Обычно жена получает от мужа пару каратов, если тот сходил налево. Как думаешь, наш папа любил погулять? – спрашивает Зуза, подмигивая.
– Нет, конечно, нет. А если и да, то я все равно не хочу об этом знать. Кстати, а тебе уже что-нибудь презентовали?
– Если бы! Мне презентуют только тупые разговоры, и послушать Мартина, так это я сама во всем виновата.
– Что-о? – Наверное, я ослышалась.
– Да, серьезно. Очень может быть, что он от меня ожидает подарка, потому что я такая ужасная и не оставила ему другого выбора. Давай сменим тему, иначе я выкину его, как только приеду домой.
– Как вообще дела?
– Без понятия. Мы любезно общаемся друг с другом, но я понимаю, что больше не уважаю его и не знаю, как это лечится.
С этими словами Зуза захлопывает шкатулку.
После похорон прошло три недели. Сегодня вечером у меня встреча с Дэвидом, раньше просто не было времени. В семь я должна быть у него. Я немного нервничаю, стоя перед шкафом. Наше последнее свидание никак не назовешь романтичным и приятным. У меня такое впечатление, что он догадывался, что именно я хотела ему сказать. Его признание, перед тем как я узнала об аварии, было очень похоже на прощание. В самом конце я покаялась ему, что замужем. Но при каких обстоятельствах? Интересно, как он об этом заговорит? Я уже готовлю себя к тому, что это наша последняя встреча, потому что на данный момент я совершенно не представляю, как оставлю Клауса. Через полчаса я сижу в машине, на моих ресницах тушь, за ушами «Опиум». Перед его дверью я на мгновение задерживаюсь, думая, что, может, лучше просто развернуться и уехать, но отбрасываю эту мысль и нажимаю кнопку звонка. Он звучит очень породному. Сто десять ступенек, дверь открывается, и из колонок доносится песня Дэвида Кавердейла «Неге I go again on my own».[4]
К чему это? Именно эта песня? Я слышу голос Дэвида, Дэвида Вагнера:– Заходи. Я как раз открываю бутылку вина. Ты же выпьешь?
– Да. – Это все, что могу произнести я.
В растерянности я стою посреди комнаты, крепко прижав к себе сумку. Дэвид выходит из кухни с двумя бокалами в руках. Он потрясающе выглядит, от него исходит какое-то магнетическое притяжение. Судя по всему, он недавно проснулся. Он неспеша ставит бокалы на стол, на секунду отводит от меня взгляд, сначала кладет руки мне на плечи, а затем обхватывает ладонями мое лицо, целует меня, и нас охватывает страсть. Не прерывая поцелуя, мы срываем с себя одежду и делаем то, что делают влюбленные. Моя жизнь – моя двойная жизнь – продолжается!
Глава 5
Желтая вилла
Если задуматься, то поиск единственного мужчины – это игра в блек-джек. Получаешь карты, и нужно решить, оставлять их или убирать. Решишь не лезть на рожон и остановишься на девятнадцати или рискнешь пойти выше, притом что из рук может ускользнуть все, что есть, и девятнадцать тоже.
Мориц – это девятнадцать или двадцать один, а?
Иногда он тянет на все двадцать один.
Мы уже долго лежим в кровати, почти не разговариваем и пристально смотрим друг другу в глаза, пока мои не наполняются слезами и я начинаю плакать навзрыд. За последнее время я испытала слишком сильную бурю чувств. Лежа в объятиях Дэвида, я рассказываю ему, что произошло за эти недели, и, сама того не замечая, говорю и о Клаусе. Дэвид лежит и молча меня слушает.