Сколько достоинства вкладывали эти две женщины в свой дурацкий спор! Они всегда говорили «мы» или «моя сестра и я». Конечно, они догадывались, что я все понимаю, и все — гаки ни та, ни другая ни словом, ни делом не попыталась перетянуть меня на свою сторону. Каждая упорно и бескорыстно заботилась о том, чтобы сохранить мое уважение не только к себе, но и к другой. И это им удавалось. Я все время был уверен, что вот — вот наступит примирение. Каждую среду я ехал в Бемари, надеясь, что опять увижу, как они сходят с террасы, смеясь и разговаривая, как прежде, до того, как эти проклятые ирисы и бегонии встали стеной между ними.
Но это была тщетная надежда. Прошли зима и весна, прошло лето, а пропасть между сестрами все углублялась. Зато Авалон становился все прекраснее и прекраснее. Соперничество целиком захватило сестер, и «небесные близнецы» изо всех сил старались перещеголять друг друга.
Им мало было поддерживать сад на прежнем уровне. Вводились всякие новшества: менялась планировка, высаживались новые кустарники, покупались все последние и особенно дорогие новинки из каталогов по садоводству. Не проходило недели, чтобы я не брал себе в помощь рабочего для очередной спешной работы.
Однако от всех этих новшеств Авалон мало — помалу терял то буйное изобилие, в котором и было его очарование, и я вовсе не удивился, когда на следующий год сад даже не был упомянут на очередной выставке.
Вражда между сестрами вспыхнула с новой силой. У заднего забора был построен навес, в котором появился полный набор нового оборудования, вплоть до газонной косилки. Все это принадлежало Изабел. Тереза оставила себе старое, еще вполне хорошее оборудование, которое хранилось за перегородкой в сарае для дров. Теперь уже ни в одном уголке сада сестер нельзя было увидеть вместе. Одна из них в зависимости от того, было это утро или после полудня, находилась возле меня. Утром мы с Терезой работали в саду перед домом, а Изабел возилась за домом. Когда в полдень мы с Изабел работали в заднем саду, Тереза была в переднем. Если же во время работы мне приходилось заняться другим участком, та или другая сестра немедленно меняла место. Случалось, что за четыре часа я переходил с участка на участок несколько раз и мне уже казалось, что я монастырский садовник с колокольчиком.
В последний год я часто думал: как же они живут в одном доме? Я стал замечать, что ссора уже касалась не только сада. Утром, лишь только раздавался свисток почтальона, к почтовому ящику шла Изабел. Сразу же после нее отправлялась за своей почтой Тереза. На маленьком боковом крылечке вместо одного ящика для хлеба теперь появилось два. Между двенадцатью и часом в саду работала Тереза; между часом и двумя — Изабел. Отсюда я заключил, что они перестали и обедать вместе.
Я по — прежнему часто попадал в неловкое положение, но оттого, что они совсем порвали друг с другом, мне все‑таки стало легче. Теперь я точно знал свое место. По утрам Изабел для меня не существовала; после полудня я вспоминал о ней и забывал, что у нее есть сестра. К двенадцати дня Тереза приготовляла мне второй завтрак и вручала девять шиллингов. В пять часов Изабел тоже вручала мне девять шиллингов. В половине одиннадцатого чаем меня поила Тереза, а в половине четвертого — Изабел. Я в точности знал границы обеих территорий, понимая, что вырвать сорняк из куртины кустарников до двенадцати или, наоборот, сделать подпорку к упавшему цветку южного бордюра после часа будет настоящим предательством. В полдень я уносил в дровяной сарай весь инструмент Терезы и в час дня торжественно выкатывал из‑под навеса новую косилку для газона, купленную Изабел. Однажды днем Тереза ушла за покуп — нами и забыла закрыть шланг, который был подведен к только что Еысаженным кустам у задней изгороди. Вода так и лилась до пяти часов, потому что под орлиным взглядом Изабел я не осмелился прикоснуться к шлангу.
Я уже привык ко всему и даже начал находить в этой игре некоторое удовольствие. Не лезть же мне из кожи вон, раз им больше не на что тратить жизнь. Мне было приятно получать комиссионные с каждой покупки для них, да и жизнь моя стала куда интереснее. В среду утром я с нетерпением подходил к калитке Авалона, словно я шел в театр. Если бы эти женщины посмотрели на себя моими глазами, они договорились бы обо всем за несколько минут.
Весной произошли важные события. Продавалась Янтара — соседняя усадьба с запущенным старомодным садом, и Изабел купила ее. Она не долго раздумывала. В тот же день, когда появилось объявление, она спросила, есть ли у меня свободные дни. Я сказал, что свободных дней у меня не бывает никогда, но, если ей нужно, я могу отказаться от некоторых работ.
Она пристально посмотрела на меня:
— Я хочу купить Янтару, Джонстон. И если куплю, то буду жить там и сад насажу заново.
Я утвердительно кивнул. Ни ее поступки, ни поступки ее сестры не могли теперь меня удивить.
— Мне придется нанять рабочего, мисс Изабел. Сад очень запущен.