40 австралийских новелл

Он опустил сына на землю и направился к сараю из рифленого железа, с маленьким квадратным окошком, затянутым колючей проволокой. Отпер дверь и распахнул ее.

— Эй, вы, сюда, — позвал он. — Ничего вам не будет. Хозяйка сейчас даст поесть.

Мини, Наньджа и Курин медленно, неохотно направились к двери, с отчаянием озираясь по сторонам, словно ища спасения от темного сарая.

Сарай этот служил карцером, но туда редко кого‑нибудь сажали, разве какого‑либо пьяного или туземца.

— Не запирай их туда, Джек, — просила жена. — Они умрут от страха. Да и ночи сейчас страшно холодные.

— Но не в дом же их брать! — возразил О’Ши.

— А что если в комнату в конце веранды? Они там ничего не сделают, — упрашивала миссис О’Ши. — Я их проведу туда, пока ты покормишь Чифа.

— Ладно, как хочешь. А завтра их надо отмыть и продезинфицировать.

О'Ши сбросил свой синий китель, повесил его на столб и стал снимать с лошади сбрую.

— За мной, девочки, — весело позвала миссис О’Ши.

Они потянулись за ней по двору.

Ее собственные дети с любопытством пошли за ними.

— Идите допивайте чай, — сказала мать. — А ты, Фил, последи, чтобы Бобби не пролил какао на скатерть.

Констебль О’Ши расстегнул подпругу, снял седло и понес в конюшню, а гнедой пошел за ним. О’Ши задал коню корму, почистил его, налил воды в поилку возле конюшни и только потом уже вошел в дом.

Сынишка сидел на своем высоком стульчике, а три девочки такого же возраста, что и полукровки, оживленно болтали, заканчивая ужин. Какие они свеженькие и красивые, с аккуратно заплетенными косичками и ситцевыми передничками поверх платьев. Нэнси — чудесная мать: дети у нее к ужину всегда чистые и нарядные, а к возвращению мужа из долгих поездок все вокруг так и сверкает.

Но сегодня, поджаривая ему мясо, Нэнси казалась немного расстроенной. Ее спокойное, терпимое отношение к жизни в Лоргансе было поколеблено.

— Я буду рада, когда мы уедем отсюда, — проговорила она, ставя перед мужем большую тарелку с мясом, яйцами и жареным картофелем. — Мне так неприятно, что тебе приходится увозить детей.

— А мне‑то, думаешь, каково? — раздраженно сказал О’Ши. — Если управление хочет, чтобы я занимался такими делами, пусть дадут мне машину или хотя бы повозку.

— Просто стыд! У матери отбирают ребенка! — воскликнула миссис О’Ши. — Женщины теперь месяцами будут ходить ко мне из Мувигунды и спрашивать, что сделали с их детьми. А что я могу им сказать?

— Скажи, как говорила раньше, что их увезли на юг и сделают из них молодых леди.

— Они не верят мне. Нельзя же без конца обманывать! Одно я знаю — больше они никогда не увидят своих детей. И дети и матери забудут друг друга.

— Самое главное, — напомнил ей О’Ши, — что мы спасаем детей от распутной жизни в туземных поселках.

— Очень хорошо! — возмутилась жена. — Но что из этого выходит? Научатся они читать и писать, станут служанками, но все равно многие из них будут распутничать в городах. Только там им еще хуже, потому что они среди чужих. Если девушка — полукровка родит ребенка, то здесь никто не видит в этом ничего позорного, а там, на юге, это позор. А почему бы не отпустить их домой? Пусть работают на ферме, выходят замуж. Ведь женщин здесь так мало, что даже полукровки нарасхват.

— А я виноват, что ли? — О’Ши резко отвернулся. Потом уселся в кресло поближе к огню, сбросил сапоги и вытянул свои длинные ноги в толстых вязаных носках.

— Помнишь Эмелину с фермы Кулиджи? — продолжала миссис О’Ши. — Она просто уселась под нашим забором и выла несколько дней, когда у нее забрали девочку. Вот уж действительно, Джек, разбили ей сердце, и она умерла от горя.

— Господи, Нэнси, — возмутился О’Ши, — отстань ты с этими детьми, хватит с меня и того, что я как дурак тащился с ними из такой дали.

Мини, Наньджа и Курин, сидя в задней комнате на полу, слышали весь разговор: впервые они узнали что‑то об ожидавшей их участи. Они слушали внимательно, уставившись на квадрат окна, затянутый колючей проволокой.

Чутко прислушиваясь к каждому звуку или шуму, девочки живо представляли себе все, что происходит сейчас в освещенной кухне: они разглядели ее, когда проходили через веранду. Сейчас констебль О’Ши ужинает, а его жена стоит рядом и разговаривает с ним.

Они слышали, как мать отрезала хлеб, когда одна из девочек попросила еще хлеба с вареньем, и как мальчик получил шлепок за то, что влез руками в варенье. Он заревел, и отец, сняв его с высокого стула, посадил к себе на колени, поближе к огню. Девочкам тоже захотелось посидеть на коленях у отца, но он пригрозил, что отправит их спать, если они не успокоятся и не будут вести себя как следует.

Накормив семью, миссис О’Ши стала собирать что — нибудь поесть «этим бедняжкам». Вот она повернула ключ в двери комнаты в конце веранды и появилась с тарелкой хлеба, намазанного вареньем, и кружками чаю на подносе. Она поставила перед каждой из девочек эмалированную кружку с чаем, а посередине тарелку хлеба с вареньем. Делить она ничего не стала. Миссис О’Ши знала, что они точнейшим образом сделают это сами.