40 лет среди грабителей и убийц

В тот же вечер Ж., не гримированный, но в старом, изношенном костюме, сидел в портерной дома, в котором жил Синев. Ж. сел подле самой стойки и вступил в беседу с приказчиком, спросив, не знает ли он, где господа лакея ищут.

– Потому как я по этой должности без малого всю жизнь и теперь без места.

– Нет, милый человек, таких у нас нету,– ответил приказчик.

Ж. удивился.

– Такой огромнейший дом и с парадом, а господ нету!

– Купцы тут у нас живут, контора еще, а из настоящих господ один Синев Яков Степанович. Так им лакея не нужно.

– Есть?

– Не есть, а не для чего. Сами молодые, год как повенчаны, знакомых никого, и со всем у них одна прислуга справляется. Такая шельма! Анюткой звать. У нас завсегда с одним фельдфебелем прохлаждается, когда господ ежели нет.

– А поди никогда ввечеру не сидят? Господское житье я знаю…

– Тут не так,– отвечал словоохотливый приказчик.– Промеж ними будто есть что-то. Анютка сказывала, что иногда ужасно даже! То, говорит, целуются, то плачут. Однова она хотела за окно выброситься, в другой – он чуть не зарезался.

– Что ж это с ним?

Приказчик пожал плечами. Сидевшая в углу с мастеровым женщина обернулась.

– Это ты про Синевых? – спросила она приказчика.

Тот кивнул.

– Про их балакаю.

Женщина оживилась и, поправив на голове платок, заговорила:

– Про этих господ ты у меня спроси. Я у них завсегда белье стираю и всю-то их жизнь во как знаю! С чего они живут так…

Ж. поднялся и подошел к прачке. Протянув прачке, а потом мастеровому руку, он сказал:

– Позвольте познакомиться. Прокофий Степанов, по лакейской должности,– и, садясь возле их стола, прибавил: – Очень люблю, когда про господ рассказывают. Дай-ка нам, почтенный, две пары бутылок,– сказал он приказчику.

Прачка осталась очень довольна. Когда подали раскрытые бутылки, она и мастеровой чокнулись с Ж., и она тотчас заговорила:

– Господа-то эти душевные очень, да вот поди – не повезло! Барин-то в ней души не чает, и она в нем, и деньги у них, потому у барина хорошее место, а в доме ужасти что.

– Из чего же промеж них такая контрибуция? – спросил Ж.

Прачка нагнулась к нему и понизила голос до шепота.

– Видите ли, она-то до свадьбы не соблюла себя. он и обижается. Где да с кем? А она плакать да на коленки. А он хвать ее! Бьет, а потом сам на колени и ноги целовать. Тут обнимутся, и оба плакать. Я это в три часа проснулась в прачечную идти. Анютка спит, что мертвая, а там плач и голоса. Я и подойди. Аж жутко стало. Он говорит: «Я тебя у бью!»А она говорит так-то тихо: «Убей». И тишина вдруг, а потом как он заплачет… Анютка сказывает – и часа бы не прожила, кабы не доход.

Ж. налил в стаканы пива, чокнулся и спросил:

– А из себя красивые?

– И не говорите! Прямо парочка. Она-то такая стройненькая да высокенькая, что твоя березка. Волоса густые да длинные, брови что угольком выведены, и всегда сурьезная. Нет чтобы улыбнуться.

– А сам?

– Тоже видный мужчина. Высокий, статный. Поначалу, как с бородой был, так еще был красивее.

– Сбрил, что ли? – спросил Ж.

– Совсем! Сказывал шутя, что барыня не любит. Борода-то из русого волоса, большая была такая…

– Ну, прощенья просим! – поднялся Ж.

– Что ж, уже идете?

– Я еще забреду. Тут, на Клинском, живу,– отвечал Ж.– А сейчас мне надо насчет места наведаться.

– Ну, спасибо за угощение.

– Не на чем!

Молчавший все время мастеровой вынул изо рта трубку и сказал:

– Теперь ужо за нами!

– Пустяки,– ответил Ж. и, простившись за руку с приказчиком, вышел.

– Обходительный мужчина,– сказала прачка,– приятно и в компании посидеть.

А обходительный мужчина забежал домой, переоделся и через полчаса был у меня.

– Убийцы найдены! – сказал он и рассказал все вышеописанное.

***

С этих пор не проходило вечера, чтобы Ж. не распил в портерной на Серпуховской шесть, восемь, а то и двенадцать бутылок пива в дружеской компании за беседой.

Он успел, кроме прачки, познакомиться и с обоими дворниками, и с Анюткой, и даже с ее фельдфебелем, и все они не могли нахвалиться своим новым приятелем.

Анютка успела рассказать Ж. много интересного и нового.

– Они однажды после крупной ссоры словно помирились и все целовались. Потом собрались ехать к тетке на дачу в Лугу. Уехали, а на другое утро барыня одна вернулась. Бледная, чуть живая, и сразу в постель легла. Я думала, что барин, может, бросил ее, потому что никогда не было, чтобы они разлучились, а тут и ночь прошла, а его нет. Только рано утром звонок. Я отперла и даже закричала. И барин, и не он! Бороду-то всю напрочь сбрил и усы окарнал. «Что это вы?» – говорю, а он смеется. «Теперь барыня,говорит,– довольна будет, она мою бороду не любила!»

Прошел к ней, и стали они что-то шептаться, мирились, верно.

Ж. кивнул головой и сказал, подмигивая на фельдфебеля:

– А вы бы небось не прочь, кабы они и недельку у тетки пожили? Праздничек бы справили.

Анютка засмеялась.

– Мы и то привыкли, как есть. На Спаса было. Мы это к Преображенью ходили, а потом в Зоологию.

– Выходит, из-за бороды и мир? – снова спросил Ж.

– Какой! – отмахнулась Анютка.– Теперь еще хуже. Барыня все плачет, ночью не спит, барин туча тучей, ровно схоронили кого.