402 метра (рейсеры) (СИ)

— Хочется надеяться, что оно на самом деле так, — покачал я головой. — Ты же понимаешь, что если я вернусь сюда в третий раз…

— Третьего раза не будет, — перебил меня армянин.

— Это угроза?

— Нет, что вы…

— Надеюсь, Сережа, надеюсь.

Посетить автосервис два раза за два дня — для моей крошки это нонсенс. То, что ее сердца коснулись чужие руки — уже не порядок. Была бы у меня моя мастерская, не продай я ее перед отъездом — такого не случилось бы. А так… так остается надеяться, что Сергей догадывается, что Бог есть, что Бог видит все, и каждому воздаст по заслугам. Бог видит все.

В солнечном свете, с абсолютно исправным агрегатом под капотом, стало казаться, что все произошедшее ночью — всего лишь сон, не более. Черный Расер — подумать только! А завтра мне начнут травить байки про зеленых человечков и порядочных политиков, и я поверю, так, что ли? Бред.

И, все же, я решил прокатиться до кладбища. Не для того, чтобы обнаружить могилу, окропленную горючкой вместо росы — отнюдь. И больше — я боялся найти именно это, ведь в таком случае получается, что Черные Расеры, зеленые человечки, и, страшно подумать, порядочные политики существуют. Абсурд, не правда ли?

Дорогу я нашел без труда — все было точно как во сне, вплоть до клыкастого булыжника с острыми краями на краю грунтовки. Это же надо, какой реалистичный сон! К чему бы это? На площадке перед входом на кладбище нашлись четыре глубоких борозды, словно здесь кто-то неистово буксовал, стараясь убраться как можно скорее, обменивая протектор на крутящий момент.

Бензин, разлитый на могиле, конечно, давно испарился. Если вообще был. Какой, однако, реалистичный сон… свернулось во сне масло — и наяву в гудрон превратилось. Желая отдать последние почести почившему гонщику, я, достав из кармана бутылку коньяка, подошел к памятнику. На гранитном ребре монумента, в свежей царапине, желтели частицы краски. Автомобильной краски, если быть более точным. Была ли эта царапина ночью? Откуда я знаю! Темно же было, как негра в пищеводе. Вздор. Бред сивой кобылы.

— Чего тебе, скотина, не спится, — прошептал я.

Произнес, и сам испугался звука своего шепота в гробовой тишине кладбища. А ну его, к черту. От греха подальше. Тем более — начало смеркаться. Нет, разумеется, я не испугался. Было бы чего! Просто "Четверть мили", наверно, уже открыта, и, если я хочу найти Пчелкина, то где, как ни в клубе его искать? Убрав бутылку на место, я поспешил к машине. Зачем опаздывать? В такую рань в клуб еще можно попасть без очереди.

— Лежи тихо, — посоветовал я Алексею, прежде чем запустить мотор.

Слова "покойся с миром", произнесенные уже один раз над этой могилой, похоже, не действовали. Неумело перекрестившись (сказывалось отсутствие опыта), я повернул ключ в замке зажигания. Одновременно с рыком Венкеля со стороны могил раздался голос еще одного двигателя. Эхо, это всего лишь эхо.

Был бы я любителем сюрпризов — подъехав к "Четверти мили" я бы несказанно обрадовался. А так я несказанно разочаровался. Если не в жизни вообще — то в Пчелкине точно. Жизнь вообще — не такая штука, чтобы отношение к ней менялось из-за пустяков. Хотя, можно поспорить. Если не истина, то пара-тройка дельных мыслей в споре обязательно родится.

В первую очередь меня удивило полное отсутствие автомобилей на стоянке перед клубом. Транспортных средств было навалом, в том числе и несколько довольно приличных экземпляров. Но до высокого звания "автомобиль" им далеко. Так — сырье для болидов. А что за место расерских тусовок без расерских авто?

Новый дизайн вывески, хотя и был многообещающим, но тоже шел вразрез с моими представлениями о клубе для ночных гонщиков. Вместо старого светового короба со словосочетанием "Четверть мили" на фасаде здания красовались огромные неоновые ножки со светящимися буквами "strip". Очень хотелось надеяться, что ножки — женские.

Как мог фанат Колина Макгрея, любитель автоспорта, сделать из нашего клуба — бордель? Нет, клуб — тот же бордель, но несколько замаскированный, обличенный в более цивилизованную форму, а от вывески "strip" за четыреста с лишним метров разит пошлятиной.

Разбавив общество консервных банок на парковке, я вошел в балаган. От бывшей эстетики не осталось и следа. Никакой эротики — сплошное порево. На сцене, в клетках с неоновой подсветкой по углам зала, на подиумах в центре помещения — везде, даже на столах, танцевали обнаженные девушки. Я сказал "танцевали"? Никакой хореографии — сплошное кривляние. Такого и Кирилл не выдержал бы. Контингент соответствовал притону. Все честно — что на витрине, то и в магазине. Обрюзгшие толстомордые коммерсы в дорогих костюмах, бритоголовые братки в костюмах подешевле и шлюхи, большей частью — вообще без костюмов. От такого количества женских тел, да еще и такого ужасного качества, через неделю потенция накроется. Стриптизерши, по сравнению с теми девочками, что были у нас — ощипанные курицы. Кривоногие, плоскогрудые, с обвисшими задницами.

— Развлечься не хочешь? — подошла ко мне густо намазанная косметикой девочка лет шестнадцати.