41 - 58 Хроника иной войны (СИ)

Сейчас передовые части этих Танковых групп разделяет почти 150 километров, но русские, почувствовав приближающуюся катастрофу, оставили Киев и спешно отходят на восток. Да так спешно, что части 2-й и 6-й полевых армий, ведущие бои с русскими заслонами, не поспевают за отступающим Юго-Западным фронтом. Да и направления ударов Гудериана и Клейста коммунистам удалось угадать достаточно точно. Их танковым дивизиям приходится буквально прогрызать насыщенную противотанковыми средствами оборону красных. И не просто прогрызать, а постоянно отвлекаясь на фланговые удары русских 40-й, 21-й и 26-й армий. И если бы не пехота 2-й полевой армии на севере и 6-й армии на юге, от которой так любит отрываться Гейнц, то, вместо гигантского котла для всего Юго-Западного фронта, остатки 1-й и 2-я Танковые группы уже сами оказались бы в котлах. Не настолько масштабных, как под Минском или планируемом на Левобережной Украине, но способных полностью уничтожить половину бронированных кулаков Вермахта.

Одним словом, трещит по швам не только исполнение плана Восточной кампании, но и сама концепция Блицкрига, которой грезит находящийся в подчинении у него, фон Лееба, генерал Манштейн, корпус которого всего несколько дней назад понёс очень серьёзные потери в районе Старой Руссы. Настолько серьёзные, что 8-ю танковую дивизию, и без того потрёпанную под Сольцами, пришлось отправить в тыл для пополнения техникой и личным составом. Да и моторизованные дивизии, пусть и сумевшие на пятый день удара по 34-й армии генерала Качанова отбросить большевиков за реку Ловать юго-восточнее огромного озера Ильмень, лишь ограниченно боеспособны.

Фрагмент 16

* * *

Невысокий чернявый старший лейтенант-артиллерист с небольшим фанерным чемоданчиком шёл по осенней Москве. Ему, родившемуся далеко от этих мест, в Грузии, столица была отнюдь не родной, но она была родным городом его дочери, в которой он души не чаял. А после выписки из госпиталя он никак не мог надышаться воздухом «свободы», как он посмеивался, вспоминая строгий больничный режим. В разгаре бабье лето, тепло, светит нежаркое сентябрьское солнце. Можно было бы, конечно, доехать на метро или трамвае, но кипучая восточная кровь требовала физической нагрузки после двух месяцев вынужденного безделья. Вот и шёл он от вокзала до квартиры, где жили жена и дочь, домой, пешком через пол-Москвы. Шёл и подмечал изменения, произошедшие со столицей после 22 июня, когда он был в ней последний раз.

Первое, что бросалось в глаза, это резко возросшее число военных, которым регулярно приходилось козырять. Делал это старший лейтенант довольно неуклюже, поскольку перебитая чуть выше локтя кость правой руки только недавно срослась, и подвижность это «главной» для военного человека конечности восстановилась ещё не окончательно. Артиллерист даже в этом нашёл повод для шутки: у его отца плохо двигалась повреждённая в юности левая рука, а сын теперь «продолжил семейную традицию», плохо владея правой. Впрочем, внимания на его неловкость никто не обращал внимания. Кроме какого-то очень сердитого подполковника, немедленно напустившегося на старлея.

— Кто вас научил, товарищ старший лейтенант, так снисходительно отдавать честь старшему по званию? Немедленно сделайте это так, как полагается по уставу!

— Виноват, товарищ подполковник, но лучше у меня не получится: последствия ранения.

Тут подполковник, пожевав губы, «сменил гнев на милость».

— Где воевал?

— 14-й гаубичный артиллерийский полк 14-й танковой дивизии, командир батареи.

— За новым назначением прибыл?

— Никак нет, товарищ подполковник. В отпуск после госпиталя. Вот, домой иду…

Второе из заметных изменений — заклеенные бумажными полосками крест-накрест стёкла домов. Пусть, по слухам, немцы и потеряли в безуспешных попытках бомбить Москву несколько сотен самолётов, но вероятности прорыва одиночных бомбардировщиков никто не исключал. Этим же обстоятельством объяснялись и зенитные пушки на крупных площадях, а также зенитные пулемётные установки на крышах домов. А ещё — опущенные к земле туши аэростатов воздушного заграждения.

Очень мало гражданских автомобилей. Почти все грузовики — с водителями в военной форме. Даже те, в кузове которых какое-нибудь промышленное оборудование. Но основная масса транспорта — телеги, запряжённые лошадьми. Фронт высосал массу автомобилей, и теперь их пытались заменить гужевыми повозками. Правда, старший лейтенант, вовсе не чуждый техническим новинкам (сам, как-никак, когда-то работал на Заводе имени Сталина), заметил несколько совершенно неизвестных ему машин. Судя по всему, американских, поскольку в СССР автомобилей с такими кабинами точно не выпускали.