45 историй

Будочка кассы была тут как тут. Встал в конец разомлевшей от зноя и безделья очереди. Будочка оказалась оклеена афишами, извещавшими о вечернем концерте какой-то певицы–исполнительницы романсов на стихи Марины Цветаевой и о цикле лекций московского литературоведа «Новое об отношениях между М. Волошиным, А. Грином, М. Цветаевой и другими гостями Дома поэта».

Покупая билет, я усмехнулся в душе, вспомнив, как вдова Волошина Мария Степановна однажды призналась мне, что возненавидела Грина— этого одинокого спивающегося человека, обладающего редчайшим даром подлинного романтика. Возненавидела после того, как застала зимней ночью в гостиной, писающего в кадушку, где росла пальма.

…И вот я поднимался вслед за экскурсионной группой по лестнице на столь памятную террасу.

Наверху оглянулся.

Карадаг, гора Сюрю–кая были на месте.

— Итак, мы с вами находимся в доме, который не раз посещали знаменитые писатели и художники, — тараторила женщина–экскурсовод. — Кроме уже перечисленных, здесь бывали Андрей Белый, Богаевский, Валерий Брюсов, прославившийся до революции своими строчками: «О, закрой свои бледные ноги!» Кто из вас знаком с творчеством Валерия Брюсова?

Я обогнул почтительно внимающую толпу и вошел в приоткрытую дверь первой комнаты.

— Куда вы?! — раздалось за спиной. — Все идут вместе со всеми! Да еще с полотенцем!

Навстречу уже шла изможденная женщина в очках. — Гражданин, возвращайтесь в общую массу.

— Жил тут полгода, — затравленно произнес я, снимая с плеча полотенце. — Вместе с Марией Степановной, больше пятидесяти лет назад… Хочу увидеть комнату, где спал, взглянуть на мастерскую и все— уйду.

— Погодите, погодите! А Мария Степановна вам что-нибудь рассказывала? Вспоминала?

— Рассказывала, вспоминала.

— Любочка! Люба, у тебя ключи? — обратилась она к появившейся в проеме другой двери девушке в сарафане. — Открой, пожалуйста, товарищу все помещения, в том числе кабинет и мастерскую, а потом возьми чистую тетрадь, и мы запишем его воспоминания. Они могут быть бесценны. Я, видите ли, цветаевовед, а последнее время занимаюсь еще и Александром Степановичем Грином. Посвятила двум этим гениям свою жизнь.

Девушка, звеня связкой ключей, повела меня по дому.

Я, замерев, стоял на пороге той комнаты, где возле рояля ютилась когда-то раскладушка. Рояль был цел. Однако что-то здесь изменилось. Исчез узкий карниз на стене, где стояли иконы, под которыми горели лампадки, а в Рождество Мария Степановна, встав на стул, зажигала еще и длинный ряд свечек. — Люба, а где иконы? — тихо спросил стоящую за спиной девушку.

—  Ой, наверное, с тех пор, как вы здесь были, столько раскрадено.

— Милиция не охраняет? — Вы знаете, честно говоря, последние годы не столько милиция, сколько местная мафия, — она понизила голос точно так же, как дежурная в доме творчества. — Им, ворам, выгодно, чтобы сюда стекались посетители со всего Крыма. Автобусами возят.

—  Понятно. Что ж, заглянем в мастерскую? И еще я хотел бы подержать в руках ту дореволюционную Библию, которую меня заставила впервые прочесть Мария Степановна. Можно?

—  Ой, не знаю. Вся библиотека Волошина заперта в шкафах. Ключи у директора музея, а он сейчас в Москве на симпозиуме.

— Что ж…

Мы перешли в мастерскую, где все как будто оставалось по–прежнему. Потянуло найти полку с коллекцией заморских раковин, посидеть на ступени лесенки, ведущей наверх в кабинет, как сидел я когда-то, слушая несколько неодобрительные рассказы Марии Степановны о том, как Макс занимался здесь магией, читал эзотерические сочинения Папюса. Но сюда уже вваливались туристы со своей экскурсоводшей. — Кем вы здесь работаете? — спросил я девушку, когда мы вышли на опустевшую террасу.

—  Стажируюсь. Я аспирантка из Санкт–Петербурга. Со школы изучаю творчество Цветаевой. Знаете, честно говоря, последние годы она мне снится, чувствую, что вступила с ней в духовный контакт…

— Ясно. А можно пока что здесь покурить? —  Конечно–конечно! Я сейчас сбегаю за тетрадью, и мы с моей начальницей— замдиректора по науке, вас подробно опросим.

Я закурил. Подошел к перилам террасы. Внизу скапливалась новая группа.

Остроконечная гряда Карадага все так же обрывалась в море могучим профилем Максимилиана Волошина. Впрочем, теперь больше похожим для меня на профиль человека, настоявшего на том, чтобы я поехал сейчас в Коктебель.

Лестница задрожала от топота. Снизу поднималась новая экскурсия.

— Не сметь курить! В очках, а не видите — написано: «Не курить», — эк скурсоводшу трясло от негодования.

— Извините, — я сбежал по ступенькам лестницы.

Не прошло и десяти минут, как я плыл в море, оставив одежду и полотенце на гальке писательского пляжа.