45 историй

— Наверное, опрометчиво сделала, что завела вас в эту семью, — сказала она, не отвечая на мой вопрос. — При старике тоже не следует говорить лишнего.

Стало совсем гадко на душе. Тем более, старик мне понравился. Не мог и не могу жить в атмосфере подозрительности.

Начало повести Сент Экзюпери оказалось замечательным. Несколько корявый перевод я подправил и через несколько дней уже самостоятельно пришел в гости к экс–эмигранту.

За плотно задернутыми шторами сияло солнце. А здесь, в кабинетике, горел свет настольной лампы. Хозяин в плотно запахнутом халате, следя за тем, как я выкладываю перед ним папку с его переводом, неожиданно спросил:

— Вы давно знаете девицу, с которой приходили?

— Год–полтора.

— Были ее любовником?

— Нет. Отчего вы так решили?

—  Она сексапильна. Любой мужчина захочет потащить ее в постель, не так ли? Я бы и сам не прочь. Мой Серж собирается на ней жениться.

— По–моему, Гастон.

— Гастон тоже. Но сначала она жила с Сержем.

У меня голова пошла кругом от этой семейки.

Наконец мы перешли к делу, ради которого я пришел. Для начала он открыл том французской энциклопедии. О моем любимце было известно лишь то, что у него не было отца- матери, что некий Гийом дал ему фамилию, обучил грамоте. Затем был раскрыт изданный в Сорбонне фолиант. Началось чтение на старофранцузском.

Я вслушивался в мелодику непонятных строк, судорожно старался уловить их ритм и размер.

После этого хозяин подал лист бумаги, авторучку и долго, как мне показалось, с занудной скрупулезностью, сверяясь со словарем, слово за словом продиктовал двенадцать строк из «Большого завещания», написанного поэтом в тюрьме перед повешением.

То, что я записал, меня ошеломило. Это было чем‑то похоже на стихи раннего Маяковского!

— Попробуйте перевести. Если получится, сделаю вам еще один подстрочник.

Дома, снедаемый нетерпением, боясь позабыть своеобразную музыку стиха, в ту же ночь я перевел эти строки:

Еще есть милый
Метр Гийом,
Что дал мне прозвище —
Вийон.
Вытаскивал меня живьем
Из всякой заварухи он.
Спасти сейчас
Не выйдет, нет…
Втянули в дело шлюхи,
Лишь виселица выдернет
Из этой заварухи!

На следующее утро мой перевод не без ворчливых придирок был все же одобрен. И мы приступили к изготовлению подстрочника довольно большой баллады.

Удивительно, но переводить эту написанную шесть веков назад беспощадную исповедь было легко. Как если бы сам Вийон заговорил во мне на русском языке.

Баллада про Вийона и про толстуху Марго
Не скажет никто, что я дурак,
Если с такою красоткой живу.
Сколько отменных женских благ
Кажет красотка Марго наяву,
Когда с посетителем, как в хлеву,
Она валяется вверх животом…
Для них я за сыром бегу и вином,
А после монету не брезгую взять.
Если вам женщину нужно опять,
Пожалте в бордель, где мы живем!
Но вот неприятность бывает, когда
Без посетителей и монет
Марго является. Вот беда!
Смотреть на нее мне силы нет,
С нее срываю юбку, жакет
И грожу все это продать.
Она же ругается в бога мать.
Тогда я поленом и кулаком
Ее стараюсь разрисовать
В этом борделе, где мы живем!
Потом воцаряется тишь да гладь.
Громкий залп издает Марго,
Меня за бедро начинает щипать
И называет: «Мой го–го».
И брюхо ее —  у моего,
И на меня залезает жена,
И нет мне тогда ни покоя, ни сна.
Скоро я стану плоским бревном
В этом борделе, где мы живем.
Ветер. Град. Мороз. Весна.
Я развратен. Развратна она.
Кто кого лучше— картина ясна:
По кошке и мышь, согласимся на том.
С нами бесчестными— честь не честна.
С нами грязными— жизнь грязна.
…В этом борделе, где мы живем!

Мой составитель подстрочников умер от инфаркта, повздорив со своими сыновьями, накануне того дня, когда я снова пришел к нему.

Смерть Хемингуэя