45 историй

Короче говоря, страстно хотел увидеть его, познакомиться. Думал, что‑то необыкновенное, чего в жизни не бывает и быть не может. Но он был. Живой. И, как слышала одна медсестра, относительно близко— где‑то в Старом Крыму!

Теперь догадались?

Так вот, представьте себе такое, несколько плакатное зрелище: красноармеец на костылях, в буденовке, в заштопанной шинели, с тощим вещмешком за спиной движется пехом из Евпатории по восточному Крыму… Лето, жара. Хорошо хоть тогда в русских и татарских селениях были добрые люди: можно было напиться воды, переночевать.

Вы, наверное, думаете— наглец. Ведь я стремился туда, где меня никто не ждал. Точного адреса не было, не мог послать вперед себя открытку или письмо.

По молодости лет я был убежден, что этот писатель обитает в каком‑нибудь старинном замке вроде Ласточкина гнезда или, на худой конец, в древней генуэзской башне вроде той, у развалин которой я заночевал в Судаке.

Попасть оттуда в Старый Крым можно, преодолев горный перевал. Нужно фанатическое стремление к цели, безрассудство молодости, чтобы в тогдашнем моем положении решиться на эту авантюру. Хорошо хоть я вышел рано— в четвертом часу утра, до жары. Чуть заметная тропа вела через буковый лес к хребту.

На перевале, помню, встретились два пастуха, перегонявшие стадо коз. Угостили молоком, сыром. Там я отдохнул, поспал. Спускаться было полегче.

Бывали ли вы в Старом Крыму? Тогда, во всяком случае, это был утонувший в пыли поселок, состоявший из однообразных глинобитных домишек вроде украинских хат, огороженных плетнями. Чахлые, выжженные огородишки. Куры.

Я вошел туда после полудня, и мне казалось, что все здесь вымерло. Ни души. Бродячие псы с высунутыми от жары языками лениво тянулись за мной.

Но вот я увидел наконец человека. Татарская девушка в низко повязанном платочке, с монистами выбирала воротом из колодца ведро воды. Сперва она испугалась. С трудом поняла, о чем я спрашиваю. Потом оставила свое ведро, провела через проулок к какой‑то полуоткрытой калиточке в изгороди и убежала.

Замечали ли вы, что порой, оглядываясь назад во времени, ясно видишь: судьба приводит тебя куда нужно в самый нужный момент?

Домишко белел в глубине участка, в тени старых деревьев. Он и сейчас там стоит. Подновленный, конечно. Был там снова лет двадцать назад. Теперь это музей. А тогда, повторяю, затрапезная хата. На изгороди висел сарафан, выжаривался матрац.

Поднялся со своими костылями на крылечко, постучал в дверь. Безмолвие. Набрался храбрости, толкнул ее. Заперто.

Я решил, что хозяин уехал. Быть может, давно. Уж больно все вокруг казалось вымершим. Сидел на ступеньках, думал о собственной глупости, о том, что, если бы не это путешествие, уже мог бы добраться из Евпатории до Симферополя и мчать поездом в Москву, где должен был явиться в Реввоенсовет, встать на учет.

На прощание с, так сказать, несбывшейся мечтой я решил хотя бы обойти домишко, поглядеть, как тут живет необыкновенный, ни на кого не похожий писатель.

Свернул за угол и от неожиданности замер.

Привязанный к склонившейся от тяжести ветке грушевого дерева покачивался на веревке огромный камень.

Под камнем была четырехугольная яма, водоем, полный воды. У подножия дерева валялись два ведра и деревянная лестница. Потом я обратил внимание на широкую доску. Один ее конец находился между водой и камнем, другой скрывался в раскрытом настежь окне.

Я подошел к нему, осторожно глянул в темноту комнаты. И столкнулся взглядом с человеком, в руках которого было ружье. Человек был абсолютно голый.

— Кто такой? Что надо? Идите к двери!

Он произнес это так яростно, что было понятно— я оторвал его от какого‑то важного дела.

Встретил меня на крыльце уже в потрепанных шароварах. Худой, усатый, с ружьем в руке.

— Кто такой?

Думаю, не столько мои путаные объяснения, сколько костыли смягчили его суровость.

—  Заходите.

Так я оказался в гостях у своего кумира.

Пили мы самогон, закусывали арбузом и сухарями из моего вещмешка.

—  Случайно не помните, как Джакомо Казанова бежал через свинцовую крышу флорентийской тюрьмы? — спросил он первым делом. — Меня интересуют подробности.

Ни о каком Казанове я, конечно, в то время не слыхал. — Ладно, придется сходить в Коктебель к Максу. У него в библиотеке, кажется, есть мемуары. Правда, на итальянском языке.

Замученное, покрытое вертикальными морщинами лицо писателя вдруг приблизилось ко мне.

— Как вы думаете, можно с одного выстрела из вот такого охотничьего ружья попасть в веревку? У моего героя только одна пуля. Один шанс бежать из тюрьмы от расстрела.

— Кто он?

—  Эсер.

У меня голова пошла кругом.

— Хотите, выстрелю? Попробую попасть.

— Какого черта?! Это должен сделать он! То есть я!

Хозяин провел меня в комнату с перекинутой через подоконник доской. Объяснил, что если встать на конец доски, перешибить единственным выстрелом веревку, камень сорвется, ударит по другому краю, и она, как катапульта, выбросит героя из камеры смертников. Тот перелетит через предполагаемую ограду тюрьмы и упадет в ров с водой, откуда уже можно выплыть на волю…

—  Здорово! — сказал я. — Сами придумали?