451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы

В какой-то книге сказано, что все когда-либо прозвучавшие разговоры, все спетые песни еще живы, ушли в космос, и если бы можно было полететь на Альфу Центавра, то можно было бы услышать говорящего во сне Джорджа Вашингтона, застигнутого врасплох Цезаря с ножом в спине. Со звуками понятно. А со светом? Все, однажды увиденное, не умирает. Такого просто не может быть. Значит, рыская по вселенной, можно набрести на краски и виды нашего мира любой эпохи в несметных сочащихся сотах, где светом служил янтарный сок, хранимый пчелами, сжигающими пыльцу, или в тридцати тысячах линз на голове полуденной стрекозы, усыпанной самоцветами. Или капнуть вина из одуванчиков под микроскоп, и, может, целый мир праздничных фейерверков выплеснется везувием огня. В это ему придется поверить.

И все же… вглядываясь в эту бутылку, номер которой напоминал о дне, когда полковник Фрилей оступился и оказался на глубине шести футов в сырой земле, Дуглас никак не мог найти ни грамма темного осадка, ни единой пылинки, измолотой буйволами в муку, ни хлопьев серы из пушек при Шайло…

– Впереди август, – сказал Дуглас. – Кто бы сомневался. Но если дела и дальше так пойдут, не останется ни машин, ни друзей, ни одуванчиков последнего урожая.

– Скорбь. Скорбь. Скорбь. Ты уподобился бою похоронного колокола, – сказал дедушка. – Такие разглагольствования хуже ругани. Я не стану, однако, полоскать тебе рот мыльной водой. А предписываю тебе принять один наперсток вина из одуванчиков. На-ка, опрокинь сей же час. Ну, и как на вкус?

– Я – огнеглотатель! Вуууу!

– А теперь марш наверх, трижды обежишь квартал, сделаешь пяток кувырков, шесть раз отожмешься, залезешь на пару деревьев и превратишься из главного плакальщика в первую скрипку. Пошел!

На бегу Дуглас подумал: «Хватит с меня и четырех отжиманий, одного дерева и двух кувырков!»

ХXII [66]

В полдень первого августовского дня, садясь в свой автомобиль, Билл Форестер объявил во всеуслышание, что едет в центр города за внеочередной порцией мороженого, на случай, если кто-то захочет составить ему компанию. И вот не прошло и пяти минут, как стряхнувший с себя мрачное настроение Дуглас шагнул с раскаленной мостовой в грот, насыщенный воздухом крем-соды и ванильной свежести, и вместе с Биллом Форестером устроился у фонтанчика из белоснежного мрамора. После чего они попросили зачитать им список самых диковинных видов мороженого, и стоило мороженщику произнести:

– Старое доброе ванильное мороженое с лаймом…

Билл Форестер подхватил:

– Именно!

– В точку! – воскликнул Дуглас.

Дожидаясь заказа, они сделали неторопливый оборот на вращающихся табуретах. Перед их взором проплыли серебряные краники, сияющие зеркала, приглушенные опахала потолочных вентиляторов, зеленые тени над оконцами, спинки стульев в виде струн арфы. Они перестали крутиться. Их взгляд упал на лицо и фигурку мисс Элен Лумис девяносто пяти лет от роду, которая сидела с ложечкой мороженого в руке и с мороженым во рту.

– Молодой человек, – обратилась она к Биллу Форестеру, – вы человек со вкусом и воображением. И силы воли у вас хватит на десятерых мужчин, иначе вы не решились бы отвернуться от обычных ароматов, поименованных в меню, без отговорок и возражений, и, не задумываясь, заказать такое неслыханное лакомство, как ванильное мороженое с лаймом.

Он отвесил ей церемонный поклон.

– Присоединяйтесь ко мне, – предложила она. – Потолкуем о чудном мороженом и прочих милых нашему сердцу вещах. Не извольте беспокоиться, я плачу по счету.

Улыбаясь, они пересели за ее столик, прихватив с собой свои блюдечки.

– Ты похож на отпрыска семейства Сполдинг, – сказала она мальчику. – Твоя голова по форме напоминает дедушкину. А вы Уильям Форестер и ведете весьма приличную колонку в «Кроникл». Я слышала о вас больше, чем решусь сказать вслух.

– Я знаю вас, – сказал Билл Форестер. – Вы Элен Лумис. – Он немного замялся и добавил: – Когда-то я был в вас влюблен.

– Вот это, я понимаю, начало для разговора. – Она, помолчав, ковырнула свое мороженое. – Залог следующей встречи. Нет… не рассказывайте мне, где, или когда, или как вы были в меня влюблены. Это мы отложим на потом. Ваши слова перебили мой аппетит. Послушайте! Мне и так пора домой. Поскольку вы репортер, приходите завтра чаевничать между тремя и четырьмя. Пожалуй, я смогу рассказать вам историю нашего города с тех самых времен, когда здесь появилась фактория. И чтобы чем-то занять наше любопытство, мистер Форестер, не забудьте спросить меня о джентльмене, с которым я была близка семьдесят, да, семьдесят лет назад.

Они сидела напротив, и им казалось, с ними говорит седая растерянная дрожащая моль. Ее голос исходил из недр седины и старины, обернутой в пыльцу прессованных цветов и древних бабочек.

– Ну как, – она поднялась, – придете завтра?

– Обязательно приду, – заверил ее Билл Форестер.

И она удалилась в город по своим делам, а маленький мальчик и молодой человек смотрели ей вслед, задумчиво доедая свое мороженое.