Заложили вдоль полозьев двадцать семидесятипятиграммовых шашек тола, рванули. Потом попробовали дёрнуть сани «Харьковчанкой», но оборвали форкоп — стальную штангу. Пришлось отворачивать гайку диаметром двести миллиметров. Гайка оказалась от мороза очень скользкой. Работаем втроём, по очереди, голыми руками. При этом руки примерзают к алюминию и не скользят, но больше двух минут не проработаешь. Когда надеваешь рукавицы, руки уже белые. Правда, на это никто уже не обращает внимания. Волдырей нет, и ладно.
После обеда прилетел наконец долгожданный Ли-2. Пилотирует его флагманский экипаж. Ведь дело касается жизни людей. В три часа дня отвезли на аэродром еле живых Медведева и Могучева.
К вечеру окончил протаивание скважины. Пора устанавливать косу и кабель. Для этого надо пробить отверстие в стене и можно собирать схему. Вечером снова иду в балок, снова там неторопливый трёп, основной смысл которого — «живут же люди в Мирном». Ведь теперь для нас Мирный тоже Большая земля. Хорошие ребята в походе. С юмором и добродушной насмешкой над собой идёт неторопливый разговор.
Из передачи выяснили только, что сегодня «Обь» ещё не выйдет в море.
С утра снова измерял температуру на новом горизонте и откопал скважину «40 м». В одиннадцать с водителем Толей Бородачевым и врачом Володей Гавриловым идём «забивать пальцы». Слово «пальцы» звучит в походе как кошмар. Это стержни толщиной с большой палец и длиной полметра, которыми соединяются траки гусениц. На траки наших машин надеты уширители, увеличивающие ширину гусеницы до одного метра. Машины стали от этого меньше проваливаться в снег, но зато, как оказалось, увеличились поломки пальцев. Иногда за смену (12 часов) приходилось менять десять пальцев. На той машине, которую мы ремонтировали сегодня, до Комсомольской сменили 90 пальцев.
Забиваем пальцы, согнувшись в три погибели, иногда под машиной. Нас трое, каждый изо всей силы бьёт по пальцу тяжёлой кувалдой. После десяти ударов уходишь в сторону, сердце выскакивает из груди, дышишь что есть силы и, кажется, была бы возможность, вспорол бы себе живот и грудь и хватал, хватал бы драгоценный кислород, которого здесь так мало.
Тебя заменяет твой товарищ, и через пару минут он уже тоже выдыхается. Однако никто не увиливает, и, если ты сделаешь лишний удар, тебя схватят за руку: «Хватит, отдохни, сорвёшься…»
Машину приходится все время перекатывать, поэтому её двигатель постоянно работает и все выхлопные газы из шести цилиндров бьют где-то около лица.
Сейчас семь часов вечера, с обеда я ушёл спать в балок и вот только что встал. Сижу, приткнувшись, у столика, передо мной два яруса нар, заваленных шкурами, на них лениво разговаривают два человека в кожаных куртках. Это одни из обитателей нашего балка — инженер Вадим Панов и водитель Толя Цветков. Слева у подслеповатого окошечка стоит печурка, в которой горит сухой бензин. И ничего, что за окном бушует вьюга.
Всю станцию замело, днём я с трудом нашёл места, где чуть видны из-под снега мои засыпанные ящики. Отметил их палками.
Сейчас у нас опять есть больной — огромного краснощёкого водителя Борю Шафорука скрутил радикулит.