47 отголосков тьмы (Антология)

В тот день мы не обнаружили никаких следов вдовы и ее ребенка. Проклятый дом словно существовал вне времени, а сама поляна, где он располагался, казалось, напрочь выбивалась из привычной действительности, рождая причудливые ощущения в восприятии, словно мы вернулись из некоего инобытия. Многие вопросы остались без ответов: так, например, мы не смогли понять отсутствие признаков перенесенного домом пожара. Но, конечно, больше всего мы думали о темном спуске и о том, что скрывалось в его вечном мраке. Перед сном Лия решила помолиться – мне тогда показалось, что она сильнее нас с Сашей восприняла довлеющую ауру неизвестного, пропитавшую насквозь жилище вдовы: ни с кем из нас она не говорила о том, что ее волновало, и я был расстроен тем, что мне не доверились. Я же уснул под конец дня в разнообразных раздумьях, возвращаясь мыслями к привычной боли от неразделенных чувств. Перед закрытыми глазами за миг до падения разума в мир сновидений промелькнули лица моих друзей, искаженные плотоядной чувственностью, отчего мое сердце в который раз заныло в болезненном томлении.

Утро не принесло мне ни грамма облегчения: сон нисколько не освежил тело, и я снова вернулся к размышлениям о легенде и о ребятах. Когда же ближе к полудню они пожелали уединиться, я в который раз, словно побитый пес, зашагал в сторону леса, подавляя в себе постыдное желание разреветься. Ноги сами несли меня, пока я парил и падал в мире недостижимых идей и желаний; я не заметил, как вернулся к жилищу вдовы, и в сердце затрепетала тяга немедленно спуститься во мрак подвала и узнать то, что он тщательно прятал. Подобно герою мрачной баллады, я остановился перед спуском во тьму, бросая взгляд на меркнущий свет солнца за окном. Безумие решимости владело мной, когда я опрометчиво нырнул вниз и проголодавшаяся тьма сомкнула надо мной свою зловонную пасть. Приземлившись на что-то мягкое, я тотчас пожалел о том, что не захватил фонарика, однако не позволил даже и тени страха овладеть сознанием. Я не мог разглядеть что-либо внизу и потому тщетно ждал, когда глаза свыкнутся с отсутствием света. Пошарив вокруг руками, я обнаружил, что нахожусь в узком коридоре, ведущем лишь в одном направлении. Подавив всякое волнение, я решительно двигался вперед, вдоль стен прохода, постоянно ощупывая и проверяя путь впереди. Многообразие испытываемых ощущений четко представлялось мне в воображении в виде причудливо оформленных алхимических уравнений, в которых присутствовала лишь одна переменная – я сам. Волнительное погружение в нечистоплотную неизвестность едва не лишало меня самообладания, но я с завидной стойкостью продвигался вперед, а меж тем подземный коридор, то и дело искривляясь под немыслимыми углами и в немыслимых же направлениях, все более походил на массивную кишку чудовища, в недрах которого я жаждал найти все что угодно – даже и самый смысл жизни. Здесь ничто земное не имело значения, а микрокосм моих мыслей становился краеугольным камнем мироздания, первичным принципом, управлявшим логикой существования этого царства под землей. Все чаще путался я в чувствах, страдая от дезориентирующего отсутствия привычных пространства и времени, иногда не понимая, принадлежат ли мне мысли и воспоминания или же нечто во тьме незаметно нашептывало их моему возбужденному рассудку. Однако и в этой бесконечности, оказавшейся мнимой, я обнаружил наконец то, что показалось мне выходом: путь во тьме привел меня к слабо различимой двери, словно бы вырезанной в пустоте. Успокоив взволновавшееся было сердце, я неслышно подкрался к двери и так же, как нежный ночной любовник обнимает в жарких руках истомившуюся жертву, обхватил ручку. Я остановился, услышав за дверью множество звуков, тотчас возбудивших во мне серию быстро сменяющих друг друга картин – спятивших кадров выцветшего диафильма. Затаив дыхание, я осторожно опустился на колени и прильнул к замочной скважине, не в силах более совладать с пробуждающимся трепетом.