48 минут, чтобы забыть. Книга 2

— Ненавижу этого ублюдка Максфилда с его фашистскими порядками, — буркнул Тайлер.

Я молча согласился, тут же выбросив в сторону друга ответную сцену, как мы с температурой под сорок стояли шесть часов под приливным дождем в разгар эпидемии гриппа за то, что их отряду в соревнованиях по борьбе проиграли.

Тогда незаболевших можно было пересчитать по пальцам. Если кто-то вдруг падал, ко времени добавлялось еще полчаса. Достояло шестеро…

Нас ломали ежедневно, ежечасно. Ломали просто так. Натравливали друг друга, как собак. Если ненавидеть, то до глубины души, если соперничать, то до больного сумасшествия. Если драться, то до крови.

Есть вещи, о которых я бы никому и никогда не стал рассказывать, и Эдмундс определенно был из их числа. Но с Таем мог быть предельно откровенным. Это невозможно объяснить. Просто с человеком, который прикрывает твою спину, по-другому и быть не может…

Не могло…

* * *

Была пятница. День железок. Мы с утра заняли две беговые дорожки у окна.

— В прошлом письме Виола говорила, что какой-то парень хотел позвать ее на свой день рождения. Но она вроде не собиралась идти, — сказал Тай и, установив уклон «в гору», начал бежать чуть медленнее. — А теперь от нее писем нет уже два месяца.

— Слушай, — я взял бутылку воды и на ходу сделал два глотка, — ты загоняешься по ней уже седьмой год. Пока будешь «храбрости набираться», она уже замуж выйдет. Мне кажется, эта девчонка тебе так нравится просто потому, что ты не можешь к ней подобраться. Никогда не думал об этом?

— Думал. Постоянно думаю.

— По-моему, тебе надо проверить голову. То, чем ты страдаешь — ненормально.

— Я попросил ее приехать, — продолжив бежать не сбавляя темпа, сказал он.

— То есть?

— Я не могу приехать к ней, сам понимаешь…

— Параграф пять, — кивнул я головой. «Любые перемещения за пределами установленных границ строго запрещены, если не одобрены приказом руководства или личным заданием».

— Она всеми способами переводит тему. Уже три письма подряд.

— Сколько вы в переписке?

— Тринадцать месяцев и двадцать два дня, — отчеканил Тай, словно у него в голову был встроен календарь.

— Тогда остается только версия с парнем, — развел я руками.

— Нет, у нее нет никого. Виола бы не стала врать. Она не такая.

«Ну да, все они не такие», — подумал я, вспомнив Роуз, что срулила от нас с братом при первой же возникшей трудности, закатил глаза, но переубеждать друга не стал. Часы на моей руке запищали, требовательно угрожая, что если в ближайшие пятнадцать минут я не являюсь на ковер к начальству, мне светит выговор, так что я накинул на плечи полотенце, сменил кроссовки на ботинки и поднялся вверх по лестнице. Дернув хорошо знакомую ручку кабинета на себя, я остановился, заметив новенькую золотистую табличку. Когда это брат успел сменить лейтенантские погоны?

— Капитан Лавант? — Я вошел внутрь, огляделся, не узнавая прежний кабинет командира, и присвистнул. — Везучая ж ты сволочь! Кому продал душу, чтобы получить повышение?

— Не понимаю, о чем ты, — не поднимая глаза и лишь изредка переворачивая страницы документов, ответил брат. Я состроил гримасу.

— Тебе двадцать семь, Джесс, и сегодня на твоих погонах появилось уже три звезды! Да еще и какой кабинет отгрохали, — провел я рукой по массивному полированному столу. — Это что, красное дерево?

— Делай то, что я говорю, через пару лет получишь такой же.

— А если я не хочу? — Я рухнул в кресло напротив, устраиваясь поудобнее на мягких подушках.

— Все хотят.

— А я нет.

Я скрестил руки на груди и вытянул перед собой ноги.

— Ник, поверь, я знаю, как будет лучше для тебя. Разве я хоть раз ошибался, подвел или уверял в чем-то неправильном?

— Когда убедил меня, что с сарая можно спрыгнуть с зонтом, как с парашютом, — начал загибать пальцы я. — Или когда сказал, что окоченевшего на улице голубя можно на батарее разморозить. Я сутки пытался его оживить, пока мама не просекла. Вот же была вонь, никогда бы не поверил, что такой мелкий труп может так смердеть.

Джесс, слегка улыбнувшись, хмыкнул:

— Удивительно, что ты помнишь.

Я промолчал о том, что перестал забывать детство, решив не посвящать брата в наши с Таем неожиданные открытия.

— Когда притащил меня в Эдмундс, — издеваясь, добавил я, ожидая его реакции.

— Тебе пошло на пользу. Если бы мне пришлось вернуться назад, я бы сделал все точно так же.

Не знаю, как в этот момент мне удалось сохранить на лице маску спокойствия, не сорваться с кресла и не впечатать его лицом в новенький шикарный стол. Я прикрыл глаза и сжав кулаки, тихо произнес:

— Ты провел там всего год, тебе семнадцать было… а я шесть лет, Джесс. Шесть лет бесконечной муштры и унижений!