<4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

создавать, переменять, вообще действовать.

Один известный публицист (А.И. Богданович) когда-то выразился так: «Витте не лгун,

Витте - отец лжи». До такой степени это свойство казалось ему неразрывно сросшимся с

душой Сергея Юльевича.

Но это свойство его натуры происходило именно от полного презрения к словам. Сказать

ложь или сказать правду - ему это решительно все равно, лишь бы дело было сделано, лишь бы

царь согласился на водочную монополию, лишь бы Клемансо разрешил заем, лишь бы

Куропаткин не потребовал перераспределения средств от строительства Дальнего в пользу

фортов Порт-Артура, лишь бы вовремя одурачить одних банкиров и сыграть в руку другим

банкирам (еврейским), лишь бы эсэровские боевики парой выстрелов в Зимнем вновь привели

его к вершине власти. Слова, высказываемые «истины» - все это само по себе ни малейшей

ценности не имеет. Точно так же не имеют ни малейшей самостоятельной ценности люди.

Хорош тот, кто помогает Витте; худ тот, кто мешает или вредит Витте; безразличен (как муха)

тот, кто не нужен Витте.

Читая его пространные воспоминания, мы постоянно наталкиваемся на беззаветно

восторженные суммарные характеристики разных встреч графа на его жизненном пути:

«чуднейший человек! благороднейший человек! чистейшая личность! честнейший человек!» и

т. д. И всегда в превосходной степени. Это происходит вовсе не потому, чтобы нашего героя

можно было так легко очаровать - просто ему некогда с ними всеми возиться и еще тратить

мысль и время на анализ натуры того или иного человека, подвернувшегося графу под руку.

Ты чего хочешь? Помочь мне? Значит, чудеснейший и идеальнейший, хоть бы ты был даже

Великим князем Сергеем Александровичем или Рачковским. Ты намерен мешать мне? Значит,

негодяй, вор, тупица, ничтожество.

В пестром рое характеристик, которыми Сергей Юльевич снабжает своих ближних,

бросается в глаза одна общая всем этим характеристикам черта - их лаконичность.

«Идеальнейший человек» или «законченный мошенник», но получай свою квалификацию и не

задерживай, уходи с глаз долой, так как у графа есть дела поважнее.

Его интересуют дела, и прежде всего те, которые делал или будет делать именно он,

Витте. Да и вообще он не очень представляет себе важное для государства дело, которое могло

бы успешно осуществиться без его участия. Сознание своих громадных умственных сил,

своего неизмеримого умственного превосходства над прочим родом человеческим, в чем он

убежден, невидимо соприсутствует в каждой странице его мемуаров. Тут он исключений не

знает. И «идеальнейшие», и «бесчестнейшие», и Император Александр III, венец всех

добродетелей, и Император Николай II со всеми своими пороками, и адмирал Дубасов, и

Абаза, и Дурново, и Морган, и Ротшильд, и Вильгельм II, и Гапон - все они предназначены

либо быть послушными марионетками Витте на утешение, и, соответственно, отечеству на

пользу, либо они бунтуют против Витте и губят и себя самих, и свое собственное дело. Это нас

подводит к вопросу об историческом миросозерцании Витте.

Это миросозерцание можно определить как довольно примитивную веру в «высшую роль

личности» в истории. Витте мало задумывается над вопросом об основных факторах

собственно исторической эволюции. Чисто рассудочная натура Витте, быстрый, реальный,

циничный ум его, все навыки его анализирующей и нетерпеливой мысли - все это, конечно, не

допускало и малой тени настоящей религиозной веры или вообще увлечений каким-либо

сверхчувственным умозрением. При случае он любит подчеркнуть, что он - из крепко

православной семьи, любит (в похвалу) употреблять (по обыкновению, в превосходной

степени) термин: православнейший, архиправославный, но все это ничего не значит.

Не слепая социально-экономическая эволюция и не Бог творят историю и могут влиять

на течение событий. На историю влияет великий государственный деятель, в частности на

историю России должен влиять Сергей Юльевич Витте, которому в этом деле не должен

мешать Государь Император, не говоря уж о ком бы то ни было другом. Указанного тезиса ему

вполне хватало для всегдашней внутренней устойчивости, для полного и непоколебимого

признания внутренней своей правоты во всех своих делах и помышлениях.

Какой политический строй считал он в первый период своей деятельности наиболее

целесообразным для России? По-видимому, самодержавие. Но лишь именно такое, когда

самодержцем был бы Александр III, а великим визирем или, если нельзя, то хоть министром

финансов был бы С.Ю. Витте. Гораздо хуже самодержавие Николая II, при котором все же

долгие годы работал Витте. Хороша ли ему была бы конституция? Неизвестно, ибо с

парламентом господин Витте никогда не работал, а поэтому самый вопрос этот никогда его и

не интересовал.