5

Она не знала автора, прекрасную, хрупкую женщину в шестидесятых годах, одетую в дизайнерский костюм из бисера из цитрусовых. Не окунайте ее, Храм заказал кусок с некоторой невысказанной силой Макса. Она воображала Дэнни Дова в крыльях, мысленно убеждая то же самое. Бедная женщина поставила одну ногу на высоком каблуке перед другой, как пронзительную кошку, когда она шла по взлетно-посадочной полосе. В конце рукав протянул ему руку.

НИКАКИЕ МУЖЧИНЫ, ВЫ ДИП! Затем он набросился на нее, поцеловал ее руку и посмотрел на нее, кивнув с лестницы.

Храм высвободил дыхание, когда ханк получил резкий аплодисменты за его рыцарство.

Стоячая центральная сцена, вырвавшись из его арендного смокинга, подняв руки вверх, как Роки Сильвестра Сталлоне.

«Анна Амбер Ли. Ее карьера мертва», - призналась Эмма, когда аплодисменты умерли. «Слишком старомодно.

Нет шипения.

Храм кивнул, смирившись с ее ролью в плену. Вот как раскалывается сидения.

Появился еще один конан-варварский клон, длинные темные волосы текут, двигаясь как роботизированный терминатор. Его авторский эскорт был намного моложе других, просто блондинка в платье без бретелек с тафтой с длинной длинной юбкой больше у себя дома в старшей школе, чем на конкурсе.

«Наивный лидер Наивы», - прокомментировала Эмма. «Где она взяла это липкое платье? От Кэрри?»

Храм знал истинный страх сцены, когда она это увидела; бедная девушка была в ужасе. Казалось, она больше всего испугалась своего куска, который ухмыльнулся с огромной уверенностью, когда он врезался по взлетно-посадочной полосе. В конце он повернулся к ней. Она моргнула. Ее руки свернулись в бледные кулаки.

Затем он схватил ее, покрутил, окунул ее, пока ее волосы на плече не коснулись пола сцены.

Все это время она выглядела как девственная жертва богам вулканов. Храм оглянулся. Она подслушала некоторых из эскорта автора, умоляя не окунаться, но этот парень собирался окунуться в нее или умереть. Это было своеобразное изнасилование в обществе, как и выход на выпускной вечер с кем-то, кто был уродлив или пьян.

В основном женская аудитория гудела, завывала и аплодировала. Они действительно любили свои провалы, пока кто-то окунал. Белокурая женщина шаталась по ступеням взлетно-посадочной полосы, выглядя так, будто хотела, чтобы она умерла.

«Некоторые из этих парней - свиньи!» Эмма Рэнсом плюнула, не слишком мягко.

Храм кивнул. Она видела Хорошее, Плохое, и теперь Уродливое. Презентация была похожа на жизнь и смерть, полные бесконечного разнообразия и удивления, иногда удивительно приятные, а иногда и безвозмездно корыстные.

Другая пара ждала в крыльях. Храм собрался после этого последнего неприятного де-де-де.

Они сделали странную пару: он, молодой для куска, предварительный. Она, зрелая и почти агрессивно настроенная. Ее волосы были шлемом с ракетой. Ее платье было структурировано розовым полиэстером с шестидесятых. Ее улыбка была довольно широкой. Как и я, или еще!

«… улыбаться, улыбаться и улыбаться, и все равно быть злодеем», - процитировала Эмма. «Делает Ричарда Третьим похожим на святого!»

Храм пытался игнорировать комментарий.

«Какая сука».

Это было труднее игнорировать.

Больше не осталось льда, чтобы болтать в соседнем напитке, и чертовски мало жидкости. Эмма Рэнсом держала пластиковый стакан в губах, как компресс, и пробормотала в его обод.

«Уволил меня от главы / Рейнольдса / Двойки. Нужно все, что нужно. Нужно растоптать эго, как слоны топчут цветы».

Храм напрягся. Ей не понадобилось это после ее действительно, очень плохой день волос. И она надела парик!

«Эгоистичная сука!»

Храм не нуждался в этом.

«Бедный ублюдок!»

Уши Храма оживились. Был ли комок объектом симпатии?

Он действительно выглядел запуганным, когда он спустился на одно галантное колено к уравновешенной, победоносной Шарон Роуз.

«Продает, как блины».

Горячие пирожки, Храм несколько раз редактировал редактор. Напиток был ужасной слабостью. Он исказил даже самые изнурительные клише. И Эмма - редактор!

«Продает по всему миру, путешествует по Востоку, на Ривьере, сует шары, куда бы она ни шла. Она выглядела бы хорошо в Ист-Ривер, тебе не кажется?» Хриплый, несчастливый смех.

На сцене Шарон Роуз подняла длинную стебельную розу на щеке хищника, от длинного колючего стебля до атласных мягких лепестков на цветущем конце. Оксиморон, сердце романтики: добрый и жестокий, мягкий и жесткий, иллюзия и реальность.

«Бюсты окурки. Бюсты младенцы. Сука».

Ненависть вызывала привыкание. Храм держался отдельно от приливной волны яда, нависшей над ней. Она была здесь, чтобы посмотреть шоу. Это все.

«Всюду по Европе суб-прав. Деньги катятся. Миллионы! Никакой справедливости. Даже Восток. Богатая сука. Вилла на Виа-Рег, пёд-а-тере в Париже, и сука даже не может ее озвучить! ее, глупый дурак. Муж бежит за ее каждой командой. Лицемерная. Королева сладкого романса. Семейные ценности. Деньги, деньги, деньги.

“Извините.” Храм встал. Ей нужен был воздух.