5

«Я тоже», сказал Мэт с неграмматической легкостью школьника. «У нас поляки есть наша Черная Мадонна и наш позолоченный младенец Иисус. Позолоченные салфетки для Господа, валентинки для святых дней».

«Хорошо думать об этих восточноевропейских церквях, свободных от тени Кремля в эти дни, о людях, которые могут свободно исповедовать свою веру со всеми старыми традициями».

Автократический профиль отца Эрнандеса был наклонен к голубоватому небу церкви, в древней позе пророков и святых. Мэтт был удивлен, увидев лучи хорошего юмора, излучающие углы его глаз и рта.

Священник вздохнул, сложив руки на коленях. «Мои недавние … трудности были замаскированным пресловутым благословением. Я принял свое священство как должное, у меня была слишком большая гордость за положение и слишком мало веры. Это искушение. Вы сделали приходскую работу», продолжил он , предполагая это правильно. «Каждый приход - маленькое царство, а священники - его князья, а пастор - царь. Я слишком серьезно относился к себе. Я позволил себе отстранить старуху от церкви только за несколько дней до ее внезапной смерти и во всем вопрос о животных на небесах! Нет, это не проблема. Это был мой авторитет. Это было мое право, даже о мелочах. И шантаж, понятие о том, что меня плохо думают, это то, что меня расстроил. Наш Господь был ложно обвинен и превратился в средство искупления для всего человечества, но я, Рафаэль Эрнандес, не мог выдержать указательный палец. У меня была моя гордость. Это корень всего зла, а не денег. Pride «.

«Деньги побудили Питера Бернса убить его великую тетку», - заметил Мэтт. «Но гордость тоже. Он почувствовал.

, пристыженный от рождения и никогда не получавший отпуск, чтобы чувствовать что-либо еще, за грех, который не был его. Он сравнивал себя с Иисусом, вы знаете? Спросил, кто дал ему комнату в гостинице, когда он был младенцем, нуждающимся в приюте.

«Ты говорил с ним недавно?»

Мэтт кивнул. «В тюрьме пару недель назад».

«Почему? Человек - яд, и он не может обвинять мир во всех ошибках, которые он совершил».

«Я хотел понять его ненависть».

«Вы больше не священник, вам не нужно слушать признания».

«Нет.» Мэтт взглянул на набор конфессиональных кабинок на ближайшем боковом проходе. «Они выглядят как что-то от Алисы в Стране Чудес, странные, декоративные двери в безшовные шкафы, где вы чувствуете себя усохшим или раздутым, в зависимости от ваших грехов в тот день или вашего покаяния».

«Я все еще использую их». Отец Эрнандес пожал плечами в удивленном взгляде Мэтта, потому что признания в наши дни были лицом к лицу в безликих репрессиях или церквях или школьных комнатах. «Старые таймеры не могут видеть -

извините выражение - уютная дневная конференция с приходским священником. У них должны быть свои колени и их темнота, их гофрированный белый льняной занавес и шепот в темноте, медленное скольжение маленькой двери священника из стороны в сторону. Я признаю, что мне нравится ожидание, анонимность, драма, угадание в темноте. Так много об церкви изменилось. Мне интересно, что кто-то хочет стать священниками.

Мэтт улыбнулся. «Много женщин делают».

«Женщины! Не пускай меня на это, Мэтт. Следующие кошки мисс Тайлер найдут небеса недостаточно и потребуют рукоположения. Я слишком стар для стольких перемен».

«И тем не менее церковная доктрина остается непоколебимой».

“По большей части.”

«Ты никогда не сомневаешься?» - внезапно спросил Мэтт.

Испанские оливковые глаза отца Эрнандеса обратились к нему, все рассол и недоумение. «Сомневаюсь, только я, как вы слишком хорошо видели. Что я должен сомневаться?»

«Границы греха, я полагаю … Они кажутся … более сумасшедшим вне священства».

«Ах, ну, мои грехи - это я, эксклюзивный круг, вы признаете. Социальный человек должен противостоять греху во множественных ситуациях. Священник отстранен от общества и, следовательно, от некоторых грехов».

«Некоторые священники сумели жестоко грешить против общества».

«И еще более тяжело, чем когда-либо, быть священниками, - кивнул отец Эрнандес. «Почему вы медитируете на грех, Маттиас? Это ничего нового».

«Некоторые из них, для меня, подумайте о Питере Бернсе. Если бы церковь не поощряла думать о незамужней матери как об отвращении, ее сын не был бы изолирован и отчужден».

«Церковь больше не погладила незамужних матерей».

«Не так много, а не если мы хотим выступать против абортов, то мы не можем утверждать ситуации, которые приводят женщин к этой крайности. Но наша новая умеренность кажется корыстной, почти политически корректной. Глубоко в наших сердцах мы действительно принять грешника? Или мы предпочитаем, чтобы она не совершала более серьезный грех, который нас больше обижает? »

«Вы говорите о сексуальном грехе, будь то серьезный или просто сенсационный».

Мэтт кивнул, наслаждаясь этими богословскими дебатами. Он пропустил эти сеансы «борьба с ангелами», в которых ничего не ответили, но многое было задано.

«Мы считаем убийство тела самым серьезным грехом», - начал он.

«Убийство», - согласился отец Эрнандес. «Каин против Авеля».