5-я волна

Я слышу в его голосе панику и улыбаюсь. Просто ничего не могу с собой поделать.

— Мы будем первыми выпускниками в лагере, — говорю я.

И не ошибаюсь.

49

В первый вечер пребывания Рингер в казарме номер десять царит атмосфера, которую можно описать одним словом: неловкость.

Никаких подколок. Никаких грязных шуточек. Никто не строит из себя крутого. Мы ведем себя как восторженный юнец на первом свидании; мы считаем минуты до отбоя. В других группах, может, и есть ровесницы Рингер, а у нас есть только Чашка. Но сама Рингер, кажется, не замечает нашей неловкости. Сидя на краю бывшей койки Танка, она разбирает и чистит винтовку. Рингер любит свою винтовку, это сразу видно. Она тщательно натирает ствол промасленной ветошью, пока холодный металл не начинает блестеть в свете флуоресцентных ламп. Мы изо всех сил стараемся не смотреть в ее сторону. Рингер собирает винтовку и запирает в шкафчике рядом со своей койкой, а потом подходит ко мне.

У меня в груди что-то сжимается. Я не общался с девчонкой своего возраста уже… сколько? Последний раз это было до начала чумы. Я не вспоминаю о своей жизни до чумы, это была жизнь Бена. У Зомби своя жизнь.

— Ты командир группы. — Голос у Рингер ровный; он, как и ее глаза, не выражает никаких эмоций. — Почему ты? — спрашивает она.

Я отвечаю вопросом на вопрос:

— А почему нет?

Рингер разделась до трусов и стандартной футболки без рукавов. Она смотрит на меня сверху вниз, прямая черная челка закрывает ей лоб почти до бровей. Дамбо и Умпа, чтобы не пропустить самое интересное, откладывают карты. Чашка улыбается — предчувствует конфликт. Кремень, который до этого складывал одежду для стирки, бросает комбинезон в кучу грязного белья.

— Ты хреново стреляешь, — говорит Рингер.

— У меня есть другие таланты. — Я скрещиваю руки на груди. — Видела бы ты, как я чищу картошку.

— У тебя хорошее тело. — Кто-то тихо ухмыляется, я думаю, что это Кремень. — Спортсмен?

— Был когда-то.

Рингер стоит надо мной: кулаки уперты в бедра, ноги на ширине плеч. Меня тревожат ее глаза, их чернота. Что там? Ничего или, наоборот, все?

— Футбол?

— Прямо в точку.

— И бейсбол, наверное.

— Когда был помладше.

Рингер резко меняет тему разговора:

— Парень, на место которого меня прислали, стал Дороти.

— Верно.

— Почему?

Я пожимаю плечами:

— А это важно?

Рингер кивает. Это не важно.

— Я была командиром в своей группе.

— Кто бы сомневался.

— То, что ты командир, еще не значит, что после выпуска станешь сержантом.

— Очень надеюсь, что это так.

— Я знаю, что так. Я спрашивала.

Рингер резко разворачивается и возвращается к своей койке. Я смотрю на свои ступни и понимаю, что пора бы подстричь ногти. У Рингер очень маленькие ступни с короткими широкими пальцами. Когда я снова поднимаю голову, она уже направляется в душевую с переброшенным через плечо полотенцем. Возле двери останавливается и говорит:

— Если кто-то в группе дотронется до меня, я его убью.

В ее словах нет ни угрозы, ни издевки. Она произносит это так, будто констатирует факт: сегодня холодно.

— Доведу твою мысль до всех, — говорю я.

— И когда я в душе, другим туда вход запрещен.

— Принято. Что-нибудь еще?

Рингер молча смотрит на меня через комнату. Я чувствую, что напрягаюсь. Каким будет следующий ход?

— Я люблю играть в шахматы. Ты играешь?

Я отрицательно качаю головой и кричу ребятам:

— Эй, извращенцы, кто-нибудь из вас играет в шахматы?

— Нет, — отзывается Кремень. — Но если ей захочется сыграть в покер на раздевание…

Это произошло раньше, чем я приподнялся над матрасом на два дюйма. Кремень лежит на полу, держится за горло и колотит воздух ногами, а над ним стоит Рингер.

— И еще: никаких сексистских подколок.

— Ну ты крутая! — восклицает Чашка.

Она действительно так считает; похоже, появление Рингер ее уже не расстраивает. Еще одна девчонка в группе — может быть, это не так уж и плохо.

— За то, что ты сейчас сделала, на десять дней вполовину урезается рацион, — говорю я Рингер.

Пусть Кремень получил по заслугам, но, когда рядом нет Резника, командую я, и Рингер не должна забывать об этом.

— Донесешь?

И снова в ее голосе нет ничего — ни страха, ни злости.

— Это предупреждение.

Рингер кивает и отходит от Кремня. Она задевает меня, когда идет за своим набором туалетных принадлежностей. Это девчонка пахнет, как… в общем, она пахнет как девчонка. В эту секунду я чувствую легкое головокружение.

— Я не забуду, что ты хорошо себя вел со мной, — Рингер откидывает назад челку, — когда стану новым командиром пятьдесят третьей группы.

50

Через неделю после появления Рингер наша группа переместилась с десятого места на седьмое. На третью неделю мы подвинули девятнадцатую группу с пятого места. А всего за две недели до выпуска уперлись в стену. Мы скатились с четвертого места на шестнадцать пунктов — это практически непреодолимое отставание.