5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

Книга Влади, словно топором, расколола надвое армию друзей, товарищей, знакомых, коллег и поклонников Высоцкого, став непреодолимым водоразделом между неожиданно возникшими враждующими лагерями. Одни восхищались пронзительной исповедью музы Высоцкого, других мемуары вдовы повергли в шок. Ханжи, мало осведомленные о некоторых тщательно скрываемых от посторонних деталях образа жизни Владимира Высоцкого, отказывались понимать: «Зачем все это нужно?!» Известная писательница Виктория Токарева назвала записки Марины Влади книгой-местью: «Марина воздала всем своим обидчикам, главному герою в том числе. Я убеждена: все, что написано в книге, – правда. Высоцкий был алкоголик и наркоман. Но ЗАЧЕМ НАМ ЭТО ЗНАТЬ? Для нас, русских людей, Владимир Высоцкий – это Спартак, который вел рабов к свободе… Нам не нужна бытовая правда. Она становится неправдой. Но вообще книга Марины Влади – это образец высокой бульварной литературы. Художественной ценности она не представляет, однако оторваться невозможно. Я чуть не опоздала на поезд…» (С. Булашова, И. Корчагина. В. Токарева: «Зачем толкаться? Всем места хватит» // Неделя. № 52. декабрь 1989). Не по нраву пришлась книга Влади Ивану Дыховичному, он даже сказал, что она извинялась перед ним по поводу некоторых погрешностей в тексте: «Наверное, чем больше клюквы, тем большие деньги можно сделать на книжке… Да бог с ней, с Мариной..» (Т. Рассказова. И.Дыховичный: «Высоцкий не был артистом, но хотел им быть» // Неделя. 15 сентября 1997).

Любимов же высказался прямо: «Мне достаточно неприятны… мемуары Марины Влади. Так выворачивать наизнанку свою личную жизнь! Понятно, конечно, хочется, чтобы их книги покупали, хочется славы, скандала…» (В. Аплетаев. Ю. Любимов: «Мне неприятны мемуары Марины Влади…» // Час. 30 января 2003).

Аркадий Высоцкий поначалу более-менее сдержанно относился к литературным упражнениям Марины Владимировны: «Многое из того, что написано Влади, – необъективно, жестоко по отношению к ныне живущим людям. Вообще, на мой взгляд, выступать с подобными оценками и трактовками, описывать личную жизнь известного человека довольно некрасиво, нескромно…» (Н. Гомцян. А. Высоцкий: «Напишу об отце, когда улягутся страсти» // Труд. 1 марта 1991).

Никита же был более категоричен в оценках «Прерванного полета»: «В то время, когда в Союзе вышла ее книга, мы просто не привыкли к литературе такого рода. Сегодня для меня было бы все равно, хоть напиши она, что я гомик, а мой брат – уголовник с тридцатилетним стажем. Но в то время, когда печатное слово воспринималось как абсолютная истина, сразу же пошли наезды на родных и близких людей. Представьте, деду пишут: «Ты, старая сволочь, загубил сына…». Я думаю, она и сама в конечном счете поняла, что там масса ляпов, многое взято с чужих несправедливых слов…» (А. Павлов. Н.Высоцкий: «Во сне я о чем-то спрашиваю отца, но он в ответ лишь улыбается…» // Комсомольская правда. 3 декабря 1994).

«Я не судья Марине, – заявлял Никита Владимирович. – У нее был шанс пройти посередине. Если бы она прошла по этой грани, огромного количества грязи, сплетен, откровенной неправды об отце удалось бы избежать… Дело не в том, что мне не хотелось бы, чтобы люди знали, что отец пил. В нашей стране пьет каждый второй. А Высоцкий – один. Надо писать не о том, чем он похож на остальных, а о том, чем он отличался… В этой книге есть жуткие вещи о моем деде. Он так и умер с этим, оклеветанный. Отдавая должное Марине как женщине, которую любил мой отец, я считаю эту книгу скверной… При жизни отца я Марину видел пару-тройку раз. У нее была другая жизнь, которую я не понимал. Я с ней реально познакомился, когда отец умер. Тогда все были объединены этим горем, но с годами эмоции ушли в стороны, и люди разошлись. Я не думаю, что отец сильно переживал из-за того, что его дети не были близки с Мариной и ее детьми…» (А. Гавриш. Н. Высоцкий: «Уберите фамилию Высоцкий из воспоминаний об отце – и вы будете читать о скучном человеке, который был наделен диким количеством пороков» // Факты и комментарии. 25 июля 2000). С годами Никита Владимирович стал мягче, терпимее, что ли, но все равно неизменно повторял: «Если бы отец это прочел, он был бы в бешенстве» (Т. Хорошилова. Своя колея. 21 января 2005).