5-ый пункт, или Коктейль «Россия»

Судьба Осипа Мандельштама трагична в контексте темы «Художник и власть». Свободолюбивый Мандельштам никак не смог вписаться в систему режима. Вписался другой поэт — Владимир Маяковский. Он бодро зашагал левой и заявил: «Очень правильная эта, наша советская власть». И еще: «Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье». Бросился Владимир Владимирович «с небес поэзии» в коммунизм и… разбился. Флирт, заигрыванье с властью оказалось роковою игрою.

Известно, что Маяковский родился в грузинском селе Багдада и о себе говорил так:

Я — дедом казак,
другим — сечевик,
а по рожденью
грузин.

Отец поэта из вольных казаков Запорожской сечи, мать — из кубанских казаков. Словом, казак. Но оказался Маяковский не вольным, лихим казаком, а казаком служивым, «мобилизованным революцией». Да к тому же отчаянным патриотом:

Я хотел бы жить
и умереть в Париже,
Если б не было
такой земли —
Москва.

И, вообще, «у советских собственная гордость». С этой гордостью и пустил себе пулю в грудь.

У Маяковского осталась американская дочь Патрисия Томпсон, внешне очень похожая на поэта, такая же тяжелая и монументальная. О родстве с отцом Патрисия говорит: «Я была слишком мала, чтобы с ним общаться. Но я общаюсь с его генами, которые стали моими генами. У меня такое же сильное «эго», как у него» («Книжное обозрение», 2000, 25 апреля).

По алфавиту далее — Дмитрий Мережковский. Поэт, прозаик, критик, публицист, философ, литературно-общественный деятель. Его отец, Сергей Иванович, — потомок украинского рода Мережки, столоначальник и действительный тайный советник. Мать, Варвара Васильевна, урожденная Чеснокова, дочь управляющего канцелярией петербургского обер-полицмейстера. Словом, из хорошей состоятельной семьи. Еще в гимназии начал писать стихи, прослушав которые Достоевский сказал: «Слабо, плохо, никуда не годится. Чтобы хорошо писать, — страдать надо, страдать!»

Дмитрий Сергеевич в дальнейшем и страдал. Страдал за народ, за Россию (сборник статей «Больная Россия»), предупреждал в 1906 году о близящейся революции в статье «Грядущий хам». После прихода к власти большевиков не уставал призывать к борьбе с большевизмом как с абсолютным злом. «Большевизм никогда не изменит своей природы, как многоугольник никогда не станет кругом, хотя можно увеличить до бесконечности число его сторон… — писал Мережковский. — Основная причина этой неизменности большевизма заключается в том, что он никогда не был национальным, это всегда было интернациональное явление; с первого дня его возникновения Россия, подобно любой стране, была и останется для большевизма средством для достижения конечной цели — захвата мирового владычества».

Задолго до революционных вихрей Мережковский писал в стихотворении «Родина» (поэма «Конец века», 1891):

И все-таки тебя, родная, на чужбине
Люблю, как никогда я не любил доныне.
Я только здесь, народ, в чужой земле постиг,
Как, несмотря на все, ты — молод и велик, —
Когда припоминал я Волгу, степь немую
И песен Пушкина мелодию родную,
И вековых лесов величественный шум,
И тихую печаль малороссийских дум.
Я перед будущим твоим благоговею
И все-таки горжусь я родиной моею.
За все страдания еще сильней любя,
Что б ни было, о Русь, я верую в тебя!

Но потом пришел «грядущий хам». Мережковский с Зинаидой Гиппиус вынужден был уехать в эмиграцию. А там, в Париже, его пыталась достать карающая рука из Москвы, но, слава Богу, не успела дотянуться. Мережковский умер в своей постели. А вот Владимиру Нарбуту не повезло: его арестовали на родине в 37-м, и он погиб где-то в дальневосточном лагере.

Владимир Нарбут родился на Черниговщине на хуторе Нарбутовка. Его предки упоминаются в окружении гетмана Мазепы. Нарбут начинал свою творческую деятельность с этнографических очерков о своей родной Малороссии. Любопытна и его студенческая работа (он учился в Петербургском университете) — «Характер разных наций в пословицах и поговорках русского народа» (прямо по теме нашей книги!). Одну из первых книг Нарбута, «Аллилуйя» (1912), Брюсов назвал поиском «залихватского» русского стиля. В дальнейшем Нарбут увлекся экстатической утробной эротикой. Физиологизмы, тлен, распад и прочее. Одним словом, карнавал плоти. Надежда Мандельштам выразилась иначе: «хохлацкая хохма».

Нарбут — это все-таки низина русской поэзии, а вот вершина — Борис Пастернак. К ней и приступать как-то боязно. Но «страх берет меня за руку и ведет», как выразился Осип Мандельштам. Мандельштам и Пастернак — два великих русских поэта еврейского происхождения.