С моим мозгом лучше не спорить, поэтому я сглотнула слюну и открыла «Мрак над Джексонвиллем»: «…Широко улыбаясь, Томми Уэитс поднял метлу, вставил ее палку себе в правое ухо и резко ткнул. Раздался хруст, и из проткнутого уха хлынула кровь, но он все равно улыбался, длинным острым языком облизывая растрескавшиеся старческие губы. В разорванном животе его копошились белые личинки червей…»
– Открыть глаза! Дышать глубоко. Думать о бабушкиных трусах. Да-да, пятьдесят пятый – это не предел.
Выйдя из метро, я поняла, что рекламные плакаты – это так, семечки.
Путь шел вдоль железнодорожной станции. А что такое железнодорожная станция? Нет, это вовсе не вонь от поездов, торг носками и синие пластиковые сортиры. Это безумное количество хавки для приезжих. Пончиковые, блинные, «Крошки-картошки», сарделечные, сосисочные и бабки с пирожками на углу.
В шашлычную я метнулась с такой скоростью, что мозг перелетел через порог и впечатался в барную стойку.
– Мне, пожалуйста, корейки два… нет, три куска. У вас есть большая корейка?
– У них есть, – мрачно сказал мозг. – Звали Барсиком… или Буськой.
– Плевать! – ответила я мозгу.
– А пьяная компания за столиком слева наверняка будет к тебе приставать, – еще более мрачно сказал мозг.
– После Буськи мне будет все равно, – парировала я.
– У тебя дети, – начал скулить он.
– А у тебя рак! – разозлилась я.
За этой словесной перепалкой мы совсем не заметили официантку.
– Полчасика подождете? – спросила у меня она.
Это был удар ниже пояса. В контору требовалось явиться вовремя, дрожащей и с пачпортом. Сглотнув три с половиной литра слюны, я направилась восвояси.
Заведение к жратве не располагало. Запах охранников, пыли и бумаги может вогнать в аппетит разве что конторскую мышь, а оттого на нужный этаж я поднялась уже более-менее спокойной.
– Здесь уж точно не кормят, – радостно подпрыгивал мозг. – Кажется, можешь расслабиться. Уж теперь нам эти калории нипочем, теперь-то мы…
– Вот вам, Катя, шоколадка. Так сказать, за знакомство. Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Чайку не налить?
– Скажи, что нам не нужен шоколад.
– Пошел на хуй, это невежливо.
– Забудь ее на столе.
– А может, мне тебя на столе забыть?
– Пятидесятый размер.
– Куриная задница. Жареная. На растительном. Если с красным перцем и еще с черемшой и с соуском…
– Умрешь с жирной задницей.
– Это уже было.
К моменту моего выхода из заведения мозг окончательно обнаглел и перешел на морзянку:
– Ты-не-будешь-ее-есть-ты-не-будешь-ее-есть-ты-не-будешь-ее-есть-фиг-с-тобой-купи-диет-ко-лы-и-«Тик-так»-только-не-шоколад.
«Тик-так» прошел быстро и совсем незаметно для меня, зато весьма зрелищно для очереди за билетами. Нет, когда я засыпала в себя первую пачку, народ выглядел более-менее нормально. А вот когда дело дошло до четвертой коробочки, у меня возникло ощущение что я на острове Пасхи: грустно, жарко и вокруг сплошные каменные рыла.
«Заряда свежести» хватило на три остановки. Дальше надо маслом.
Представьте: час пик, хренова гора народу в вагоне («вносит» и «выносит»), посередине я, впечатанная в дверь какой-то студиозой, сумка болтается внизу, а в сумке томится шоколад. Где-то ближе к «Третьяковской» соображаю, что вот теперь точно сдохну, если не сожру, час «икс» настал, гори все синим пламенем, пусть будут бабушкины трусы, жирная попа и Третья мировая. Только-только я руку с сумкой повыше поднимаю, студиоза начинает к себе рюкзак жать, глаза таращит и вообще дышит. Я еще чуть повыше, и она шевелится – небось думает, дура, что я сейчас у нее мобильный собираюсь стащить. Ну я, естественно, глядя на нее, распереживалась и, чтобы пояснить ситуацию, говорю:
– Вы, барышня, не пугайтесь, у меня там шоколад.
Думаю, если бы я ей сообщила, что там у меня бомба, эффект был бы меньшим: распихивая народ сумкой, студиоза понеслась к выходу и выскочила из вагона на ближайшей станции.