50 & 1 история из жизни жены моего мужа

У какой бы кровати мы ни останавливались, семейство мое неизменно давало два типа ответов. Первый: «Ну не знаю… наверное, тебе виднее…» Второй: «Пупи-пупи и еще сиприз!» Через некоторое время сын мой, имеющий генетическую предрасположенность к маммутам, предложил поселиться прямо в магазине и исчез где-то в районе брумдель-кресел, а я осталась совершенно одна.

Вяло собирая говно в виде очень выгодных по ценам кошачьих плошек, подушек и полотенец для рук, я таки доползла до продавца и выписала товарный чек на детскую комнату. Позиций получилось три: кроватка, шкаф и тумба прикроватная. Цвет – ядрено-синий, как форма контролеров на пригородных поездах. До кучи светильник, коврик и очень дешевую лампочку «пусть-уж-будет-чего-уж-там». Последней нашей покупкой стал голубой тент для кровати. С тентом гадаем до сих пор. Дима утверждает, что его пупила я, Ф. утверждает что его пупил он, я считаю, что такую дрянь мог пупить только Дима. Правды, как водится, нет. Да и на хрена нам правда?

Уже через полтора часа мы приехали домой, попутно выгрузив Ф. у бабушки, и приступили к сбору мебелей.

Тут я вам напишу памятку по «ИКЕЕ».

Памятка: если что-то выглядит как дешевый пластик, хотя и «очень прикольненько вроде бы», то, проехав два десятка километров до вашего дома, оно будет по-прежнему выглядеть дешевым пластиком.

Нет, товары бывают разные, и даже хорошие попадаются. Но нам не повезло. Ввинтив последнюю гайку в шкаф, мы поняли, что с детской получилось не очень. Прекрасная салатовая Тимкина комната превратилась в полигон для размножения синих маммутов. Нервно сглотнув, мы принялись прикреплять к потолку светильник. Не знаю отчего, но в тот момент нам показалось, что именно этот светильник и обязан довершить картину, каким-то чудесным образом увязав синюю мерзость с окружением. Ну в какой-то степени «увязалось». Что там у нас в карцере полагается? Едва теплящийся свет под потолком?

– Это какая-то ерунда получилась, – сказал Дима.

– Ага, – вздохнула я и побежала выть в ЖЖ.

Ажио четыре поста родила. Один горше другого. Рассудительные френды утешали, бросались доводами «главное, чтобы ребенку было хорошо», и даже предлагали перекрасить все на фиг.

Тем временем от бабушки вернулся Ф. В отличие от нас с папинькой дитя вовсе даже не стошнило от синего, а наоборот. Младенец немедленно залез в свою кровать под ужасным пологом, положил соску в прикроватную тумбочку и посоветовал мне «не лезть в шкаф никогда», тем самым лишив нас надежды сдать чудо-покупки назад. Да, и я теперь знаю, как увязать синее с салатовым. Оказалось куда проще, чем кажется. Вытряхните в комнату пяток корзин с игрушками, и сам черт не разберет, где тут у вас синь, а где зелень. М-да…

А еще знаю, что такое психологический дискомфорт. Это когда в Тимкиной комнате пол моешь, глаза вверх поднимаешь и вдруг испытываешь острую потребность кого-нибудь избить ногами.

Перекрашу. Я не я буду – перекрашу.

В ближайшие же выходные!

ГРИБЫ

До конца августа без рассказов. Какие уж тут рассказы? Опята!

Грибное помешательство привито было мне дедом. С самого начала – по-настоящему, за десять километров от дач, тряским автобусом через поле к лесу. Мокро, сонно, трава розовая, в кустах – тени. Идешь по тропинке, стараясь попасть деду «в след», и всем своим пятилетнем умишком думаешь: «Зачем же вчера просилась, нет бы промолчать». Сапоги чавкают, комар над ухом ноет, в кармане печенье, уже ставшее крошевом, и вот-вот сорвется с языка: «Давай назад, ногу стерла», как вдруг в листве мелькнет бляшечкой, и все вокруг забыто – шляпка.

Склизкая, влажная, с налипшим листом, ломаная от травинки. Присядешь рвать – сбоку еще одна, а дальше еще и еще, и вот уже нет волдыря на ноге, нет усталости, а только какое-то безумное собачье стремление вперед, в пахнущую прелью листву.

Собирали в три корзинки. Самая большая – «засол» – для волнушек, свинушек и редких груздей. Средняя – сыроежки, подберезовики – на жарку. Моя маленькая, но самая главная – только белые: «засушим на зиму, бабушка суп сварит». Важности моей хватало «на пол-леса»: по мере заполнения корзинка становилась тяжелой, и я отдавала ее деду. «На уж, понеси, только как перед домом выйдем, уж вернешь».

Пустыми никогда не возвращались. Никогда. Даже сейчас – Господи, какое счастье, что дед не видит, во что превратились наши места! – я не выхожу из леса без белого. Все равно – конец июня или август. И пусть трава вытоптана толпами дачников. И пусть пустых пивных банок втрое больше, чем грибниц. Три метра вглубь, и он меня ждет. Толстый, пузатый и важный, как чинуша-бюрократ. Как не сорвали? Не знаю – не судьба.