50 и один шаг назад

Мы стоим так, словно два врага, напротив друг друга. Наше дыхание шумное, вырывается, как у драконов. Ни один из нас не готов признать поражения, и этот адреналин подхлёстывает продолжать давить, выгнать из его души мрак любым способом.

– Уходи. Лучше уходи сейчас, Мишель. Скройся с моих глаз, – цедит он.

– Ни черта. Я никуда не уйду. Хочешь ударить? Давай, ударь меня. Ты же разозлился не на мои слова, а на то, что я права. И я не сделаю ни шага отсюда, пока ты не признаешь это, – категорично заявляю я, и он делает последний шаг, уже плотно прижимая меня к столу, издавшему скрипучий звук.

Уже верю, что он меня ударит. Схватит сейчас за горло и просто разорвёт. Безумство его взгляда остужает меня, подбрасывая резко куда-то вверх и с силой швыряя об землю. И я моргаю, теперь страх, который я познала с ним, просыпается во мне, моля о спасении. Ник расставляет руки, хватаясь за спинку стула, отрезая мне пути для бегства. Я сглатываю от напряжения и потрескивающей атмосферы между нами. В его тёмных зрачках полыхает свечение огня камина позади нас, и с моих губ срывается судорожный вздох, я закусываю внутреннюю часть щеки, только бы не расплакаться, а держаться.

– Я никогда не прощаю людей, если они предали меня. Я никогда не прощаю людей, причинивших мне боль и принёсших моей семье страдания, – от звука его голоса, пропитанного тихой, но такой сильной злостью, я вздрагиваю, но не отвожу глаз от его лица. – Если человек сделал это единожды, то это повторится. Это наркотик. Это болезнь. Неизлечимая болезнь, которой заражено больше половины человечества. За ударом всегда следует удар, и он будет ещё глубже, чем раньше. За предательством, ещё отвратительнее предательство. Наркотики вызывают привыкание, и наслаждение ими угасает. И чтобы этого не произошло, наказания и удары усиливаются, извращаются и становятся бесчеловечными. Это не прощается. И ты не имеешь права обвинять меня в том, что я не желаю прощать его за то, что он сделал с моей матерью и сестрой.

– Но с ними всё хорошо, я видела это. Только ты страдаешь. Только один ты мучаешься, – тихо произношу я. Ник на секунду закрывает глаза, сжимая руками спинку стула, а я слышу ответ дерева на его силу.

– Нет, я мучаюсь только с тобой. Ты стала для меня мучением. С тобой я начал вспоминать это. Ты вытягиваешь из меня прошлое, и ещё смеешь обвинять меня в том, что я это не отпускаю. Ты хочешь знать всё, ты лезешь в мою душу, а я предостерегал тебя этого не делать. Поэтому здесь ни один я виноват, что я купаюсь в этой боли. Ты стала для меня символом. Ты стала той, кто намеренно вдавливает меня туда, зарывает с головой. Но я сам позволил, и я не получил поддержки от тебя, какую ожидал. Я получил помои, которые ты бросила в меня.

– Что ты говоришь? – Ужасаюсь я его словам.

– Правду, которую ты начала. Я весь состою из ненависти и агрессии. Ты считаешь, что я не пытался? Ты хоть понимаешь, в чём меня обвиняешь? Если бы мне было по хрен на это всё, я бы не приехал вчера. Но я был, я был рядом с тобой. Я был в ту ночь рядом с тобой. Я всегда рядом с тобой, а тебя нет. Ты только умеешь, что заставлять меня отдавать тебе свои эмоции. Но они закончились. У меня их больше нет.

– В том-то и дело, что ты был. А где ты сейчас? Почему специально ранишь меня? Сам наносишь порезы изнутри и наслаждаешься ими. Ты решил признаться, и я приняла это всё. Но ты имеешь право высказывать своё мнение, а я нет. Так не пойдёт, Николас. Я тоже буду говорить, нравится тебе или нет. Но за что ты сейчас сознательно вынуждаешь меня испытывать страх? За то, что я сказала, как думаю и вижу всё это. Ты прав, мне никогда не понять того, что ты пережил. Но ты вырос, а твоя боль и ненависть осталась там. Так почему бы тебе не отпустить её? Не простить самого себя? Ты был маленьким, а сейчас ты волен делать то, что хочешь. Но сейчас ты, видимо, хочешь, чтобы я исчезла из твоей жизни, потому что позволила себе честность, которую ты так возносишь. И знаешь, я бы предпочла ничего не знать о том, что ты рассказал. Лучше находиться в неведении и видеть тебя, – я так сильно жмурюсь от боли внутри, от понимания происходящего, что горькие слёзы скатываются по щекам.

Раскрывая глаза, опускаю голову, и моя рука дотрагивается до его пальцев, раскрывая их, и отрывая от стула. Как только отпускаю это тепло из своих рук, так и душу покидает всё, что могло бы появиться, если бы он хотел.

– Я сдаюсь, больше не за что бороться, – тихо говоря, протискиваюсь между Ником и стулом.

– Ты уходишь? – Слышу в его голосе удивление, и слабо улыбаюсь этому. Ведь я желала услышать страх, что он потеряет меня. А в итоге всего лишь удивление моему пониманию и нежеланию больше продолжать это всё.