50 и одно дыхание глубже

Закрываю рот рукой, только сейчас осознавая, что это были за слова. Только сейчас приходит понимание, какой яд выпустила я. Не думала. Не мыслила. Говорила.

– О, господи, – шепчу я, а меня накрывает волной раскаяния за это. Тошнота подкатывает к горлу. Подскакиваю на ноги и несусь в ванную, наклоняясь над унитазом. Отвращение к себе такое высокое, что не могу остановиться. Меня рвёт и рвёт. Желудок болит. Горло дерёт. А больше всего сердце. Оно и, правда, раскололось. Миллион ошмётков сейчас во мне. Конец. Пришёл конец моей истории любви, в котором теперь виновата лишь я.

Пятнадцатый вдох

Будильник звонит в восемь утра, а я так и смотрю в окно. Не хочу больше двигаться. Кажется, что разбилось что-то внутри меня. Разбилось окончательно. Вдребезги. И не вернуть это. Я могла бы найти себе уйму оправданий. Могла бы радоваться, что выплеснула из себя ту боль, что была во мне. Но теперь она другая. Новая. Незнакомая. Вязкая. Тянет вниз. Без слёз. Без рыданий. Без стонов. Тихая. Безмолвная. Внутри.

Имела ли я право говорить то, что бросила в его лицо этой ночью? Нет. Как бы обидно ни было за упоминание моего отца, я не имела никакого права наступать на его самые опасные раны. Я знала, куда бить. Знала, потому что имела эти тузы в своём арсенале. Любила. Потому что была в курсе, и мне хотелось насладиться тем, что говорю. Не понимаю, откуда берётся эта сучья натура – делать больно. Это не я. Настоящая я другая. Не пользуюсь я слабостями, не упоминаю их. А вчера… этой ночью могла бы объяснить ему всё нормально. Своё состояние. Свою панику от секса с ним. Но поступила иначе, указала на то, что он теперь вещь. Но это ложь. Могла бы списать на алкоголь, но не хочу. Могла бы списать ещё на тысячу причин, но их нет. Я не мщу ему за ту боль, что он нанёс мне. Не мщу за раны, что хранят тонкие и уже незаметные полосы на моём теле. За что я так жестока была с ним? Не знаю. Правда, не знаю, как это вышло. Не могла остановиться, этого не объяснить. Открывается что-то внутри и весь яд, что был, выплёскивается на самого родного, кто у меня был. А я ведь люблю… лгунья. Разве можно любить и причинять такую боль? Я не знаю, насколько больно ему было. Но думаю, что неприятно точно. И он прав, отец бы не одобрил такого.

Кто же такая теперь Мишель Пейн? Сука, которая изводит всех вокруг и саму себя? Пользуется всеми и ничего не ценит? Почему так тихо внутри? Почему так молчаливо? Почему не болит сердце больше?

Не знаю, что мне делать дальше. Приехав в университет, вхожу в аудиторию, где сдают тесты все прогульщики. А в голове нет ничего. Смотрю на листы и даже не думаю, что получу за пустые ответы. Ставлю галочки, пытаясь вспомнить. Но только головная боль, тошнота, дерьмо во рту и в сердце. Я стала дерьмом. И как-то всё равно, когда сдаю работу и бреду в другой кабинет, чтобы сделать то же самое. Пустым взглядом смотреть на листы и писать какую-то чушь, которая вряд ли зачтётся. А хочется писать другое. Господи, как стыдно. Наверное, это никогда не закончится, если я не перееду. В другой город. Страну. Сбегу. Трусиха. Я тоже трусиха, боюсь всего, а теперь той любви, которой уже нет. Хочется крикнуть: «верни мне любовь». Верни моё сердце. Верни радость. Вернись. Хочется каяться бесконечно долго. Но всё в тишину. Не смогу себе позволить произнести это.

Бреду к машине, и так давит на плечи чувство вины, что хочется упасть и заснуть. Навечно. Не помнить ничего. А необходимо работать практически целый день. Съёмка за съёмкой. И мне плевать, кого я снимаю. Девушки, парни, семейные пары с детьми. Они такие счастливые. Смотрю в объектив на малыша в руках у женщины, на то, как её муж обнимает их. Когда-то и я мечтала об этом. Мечтала, что Николас станет первым и последним мужчиной в моей жизни. Что моей любви хватит, чтобы заставить его сердце стучать в тон моему. Что будут у нас дети, и даже кольца не надо. Тихое счастье. Хотела именно его. Всё потеряла в этой жизни. Остались друзья, которые занимаются своими делами, радостно рассказывая мне об этом в обеденный перерыв. И не смею им сказать, что было этой ночью. Не смею признаться. Стыдно. Отключаю телефон, больше не желая слышать радость. Пусть умру внутри, но буду идти дальше с этой болью. Только вот сейчас это лишь слова, а сердце тихо.

– Мишель, остановись, – на плечо ложится ладонь. Вздрагиваю, отнимая от лица камеру, и поворачиваюсь к Дэйву.

Смотрю на него, а он показывает мне головой выйти из студии, предлагая модели пока передохнуть. Оставляя камеру на столике, закрываю дверь и поворачиваюсь к мужчине.

– Что с тобой происходит? Ты видишь, что ты щёлкаешь? Стену! Где ты витаешь? – Не повышая тона, отчитывает меня.

– Прости. Чувствую себя плохо. Прости, – отвечаю я безжизненно, даже не поднимая головы.

– Ты свободна, – говорит он.

– Хорошо. Спасибо, что дал возможность немного поработать. Прости, что подвела, – монотонно произношу я, смотря на носы его жёлтых кроссовок.