50 х 50

— Ты устала, дорогая, вот и показываешь коготки. К тому же ты повторяешься.

Стук колес поезда становился все громче; из туннеля повеяло застоявшимся воздухом. Запах затхлости напоминал запах животного… Честер никогда прежде не замечал этого.

— Ты дурак, суеверный дурак, — ей пришлось напрячь голос, чтобы перекрыть шум приближавшегося поезда. — Ты из тех людей, которые стучат по дереву, не наступают на трещины и боятся черных котов.

— Ну, конечно, ведь от этого не может быть никакого вреда. Вокруг и так достаточно неприятностей, чтобы искать лишние. Вполне возможно, что в мусоре никто не сидит, но я не собираюсь совать туда руку, чтобы выяснить это.

— Ты просто слабоумный ребенок!

— Ну конечно же! — Теперь они оба кричали, потому что поезд уже въехал на станцию и замедлял ход, мерзко скрипя тормозами. — Ну ладно, посмотрим, как ты сунешь туда руку, если уж ты такая чертовски разумная.

— Детские выдумки!

Была глубокая ночь, Честер был измотан и утомлен, и донельзя раздражен. Поезд у него за спиной уже дергался, останавливаясь. Он подбежал к краю платформы, порылся в кармане и вытащил в кулаке всю имевшуюся у него мелочь.

— Вот, — крикнул он, приподняв на дюйм крышку мусорного ящика и ссыпая в щель монеты. — Деньги. Гривенники, пенни. Множество коки, арахиса. А ты схвати того человека, который сунется сюда после меня и съешь его.

За спиной у него громко расхохоталась Адриенна. Двери поезда с шипением открылись, и старый бродяга, пошатываясь, вошел в вагон.

— Это твой поезд на Куиннс, — сквозь смех сказала Адриенна. — Давай-ка, садись, пока тебя твари не сцапали. А я подожду местного в город.

— Возьми это, — отозвался он, протягивая ей газету. — Такая забавная выдумка, а ты нисколько не суеверна… Так что посмотрим, как ты выкинешь ее в ящик. — Честер подскочил к дверям поезда — они уже начали закрываться, — придержал створки и проскользнул в вагон.

— Ну конечно, дорогой! — крикнула она; ее лицо покраснело от смеха. — А завтра я расскажу об этой твоей выходке в редакции… — Двери закрылись, и он не услышал окончания фразы.

Поезд дернулся и сдвинулся с места. Сквозь заляпанное грязью стекло Честер видел, как женщина подошла к мусорному ящику, приподняла крышку и сунула под нее газету. Поезд набирал скорость. Одна из колонн, подпиравших потолок, закрыла от него происходившее на перроне.

А потом он снова увидел ее, и она все так же стояла, держа руку под крышкой, — а может быть, засунула руку в ящик по локоть? — он плохо видел сквозь грязное стекло. Тут перед ним проехала еще одна колонна, еще одна. Колонны мелькали за окном, и в просветах между ними, при тусклом свете, он ни в чем не мог быть уверен, но ему показалось, будто она наклонилась ниже и засунула голову в отверстие.

Это окно не годилось. Он в несколько шагов добежал до конца вагона, где было большое и гораздо более чистое окно во всю стену. Набиравший скорость поезд уже проехал полпути вдоль платформы, вагон покачивало, и он успел лишь бросить последний взгляд на разворачивавшиеся на перроне события прежде, чем колонны, слившись в цельное пятно, полностью закрыли ему вид.

Она просто не могла наполовину влезть в этот ящик; отверстие в нем было слишком узким для того, чтобы сквозь него мог пролезть человек. Но чем же еще можно было объяснить, что он увидел только ее юбку и дико болтавшиеся в воздухе ноги?

Конечно же, ведь ничего не было толком видно, и он ошибся. Он повернулся в пустой вагон — нет, не пустой. Там на сиденье бесформенной кучей сгорбился бродяга; и, кажется, уже уснул.

Нет, не уснул. Оборванец взглянул на Честера быстро, понимающе, улыбнулся ему и снова закрыл глаза. Честер прошел в другой конец вагона и тоже сел. Он зевнул, вытянул ноги и откинулся на спинку сиденья.

Теперь можно было и вздремнуть до своей станции: он всегда просыпался вовремя.

Было бы хорошо, если бы вакансия редактора отдела осталась открытой. Жалованье там заметно больше, а ему было куда потратить дополнительные деньги.

НИ В КАКИЕ ВОРОТА