50 знаменитых авантюристов

Через несколько лет следы Савина обнаруживаются в Маньчжурии. В Харбине корнет явился к владельцу громадного универсама «Чурин», предложив ему приобрести большую партию золотых часов. В доказательство он показал накладную на вагон, свидетельство крупной страховой компании и оплаченный счет за товар. Савин сразу же стал договариваться, куда, в случае договоренности, сгружать товар. При этом цену за часы запросил смехотворно малую. Но посетитель назвался своей настоящей фамилией, а дело о продаже дворца к тому времени давно уже перешло в разряд анекдотов. Директор, стреляный воробей, сразу же заподозрил, что наглый мошенник и его посетитель – одно и то же лицо. Вероятный покупатель быстро организовал чаепитие и под шумок отправил мальчишку-рассыльного с запиской на станцию. А пока занялся изучением образца предложенного ему «товара». Часы действительно были хороши: золотые, с клеймом знаменитой фабрики Павла Буре. Через три часа директору сообщили по телефону, что рассказ о вагоне с золотыми часами – полный бред, что товарные вагоны, отведенные на запасные пути, стоят открытыми, в них – кирпичи, уголь и камни. Попутно работник станции сообщил, что страховая компания, указанная в бумагах продавца товара, прекратила свое существование восемь лет тому назад. Савину было предложено незамедлительно убраться вон из дома. Директор сказал ему: «Я мыльных пузырей не покупаю! Я не американец!» Чтобы оградить местных жителей от афериста, один из журналистов опубликовал статью в газете, в которой напомнил историю продажи дворца и сообщил, что мошенник, замысливший очередное надувательство, в городе. При этом в газете рисовался довольно точный портрет Савина. Корнету пришлось питаться в столовой при местном монастыре, а спать в ночлежке. К тому же он подвергался насмешкам со стороны даже самых отъявленных пьяниц. «Великому комбинатору» пришлось срочно покидать город.

Последние годы своей жизни Савин, превратившийся в жалкого старика, прожил в Шанхае. Там он зарабатывал продажей поддельных манускриптов иностранцам, сбором денег на издание какой-то газеты и многим другим. Но Шанхай в то время был переполнен жульем всех национальностей. Поначалу корнет выискивал в порту иностранных моряков, водил их по кабачкам и рассказывал историю о том, как утонула его яхта, а его самого ограбили китайцы. К фальшивой розетке ордена Почетного легиона в петлице его пиджака добавились какие-то ленточки, а к графскому званию – титулы барона и князя. Благодаря совершенно виртуозному владению иностранными языками, без какого-либо акцента, англичане, французы, немцы и итальянцы действительно считали его земляком и выделяли Савину немного денег и выпивки. В кабачках же, куда он приводил иностранцев, ему тоже платили – водкой. Бывший статный красавец с военной выправкой ссутулился, полысел, при ходьбе шаркал ногами в стоптанных туфлях. Мутные глаза, постоянно слезящиеся, огромные мешки под глазами, серое, небритое лицо – корнет превращался в законченного алкоголика. Он все чаще жаловался на здоровье. Временами появлялось ощущение помутнения сознания, тяжелая дурнота. Однажды вечером ему стало плохо на улице. Перед большой гостиницей, куда он, почти ничего не соображая, каким-то образом вышел, Савин упал в обморок. Хозяин, ожидавший клиентов, был не слишком обрадован, увидав у своих дверей упавшего бродягу. Он быстро подозвал такси и, заплатив двойную цену, закинул корнета на заднее сиденье. Водителю было отдано распоряжение отвезти пассажира как можно подальше. Шофер, зная, что недалеко находится больница для бедных, которую содержит французская католическая миссия, отвез больного туда, оставил его перед дверью, позвонил и уехал.

Но другой водитель, русский, видел, как хорошо знакомого ему Савина увезло такси. Вечером того же дня он позвонил священнику своего прихода. Таксист рассказал, что позднее поинтересовался у коллеги, куда делся его больной пассажир, и тот ответил, что он находится в больнице католической миссии. Монах, выслушавший сообщение, был известен тем, что ходил по больницам и тюрьмам Шанхая, навещая тех, о ком все забыли. Наутро он отправился в путь, прошагав без остановки более двух часов (ввиду крайней бедности, святой отец передвигался по огромному городу пешком). В больнице поначалу не поняли, о каком русском идет речь. Когда священник упомянул фамилию «Савин», ему ответили, что такой больной действительно поступил вчера, но он – чистокровный француз. Сиделка, сама француженка, даже утверждала, будто корнет – парижанин. Монах поинтересовался, можно ли навестить больного. Ему дали разрешение, предупредив, что пациент временами лежит без сознания. У него цирроз печени, это неизлечимо, и кончина корнета – дело нескольких дней. Его поместили в палате № 13, считавшейся преддверием морга.