И действительно, Фицджеральдами настолько все восторгались, что прощали им все, даже то, что другим вряд ли бы сошло с рук. Ведь красавец Скотт, который прекрасно одевался, носил элегантные шляпы, что было несвойственно писателям, и не имел распространенной среди литераторов привычки сутулиться, стал некоронованным королем для молодежи Америки, а эффектная Зельда с ее точеными формами — королевой. Молодые, красивые, лишенные всяческих предрассудков, они заказывали обеды в дорогих ресторанах, до утра веселились в ночных клубах, без них, будь то в Нью-Йорке или в Париже, куда они часто ездили, не обходилась ни одна богемная вечеринка.
Через год после свадьбы молодые супруги приехали в Сен-Пол, на родину Фицджеральда, где у них родилась дочь, которую назвали в честь отца Франс Скотт, среди домашних ее ласково звали Скотти. Что касалось воспитания дочери, то Зельда придерживалась принципа: «Я не хочу, чтобы она выросла серьезной, и не хочу, чтобы она стала великой. Пусть будет богата и счастлива, вот и все!» Наняв для Скотти няню, молодые родители вернулись в Нью-Йорк к прежней разгульной жизни.
Однако Зельда дарила Фицджеральду не только все радости, какие может принести жена мужу, но и страдания. Однажды она увлеклась, причем на глазах Скотта, молодым французским летчиком Эдуардом Жозаном (который, обезумев от любви к ней, над их домом даже выполнял фигуры высшего пилотажа). Роман между ними, вероятно, не был серьезным, в том смысле, что вряд ли Зельда и Жозан были любовниками. Но Фицджеральд в своей ревности дошел до того, что запер жену на месяц на вилле и не давал видеться с ее поклонником.
И все же восхищение Зельдой затмевало в глазах Фицджеральда все ее слабости и проступки. Даже принимая на работу секретаршу, он заботился о том, чтобы та была образованна, привлекательна, но все же не настолько, чтобы могла затмить Зельду! И когда его однажды спросили, какая у него самая высокая мечта в жизни, он не задумываясь ответил: «Так же любить Зельду и быть на ней женатым и написать самый известный в мире роман».
Все бы ничего, да вот только с творчеством с каждым годом становилось все больше проблем. Признанный когда-то лучшим писателем Америки, Фицджеральд временами вообще ничего не писал, а если и писал, то так, что сам иногда приходил в ужас от написанного, не говоря уже о поклонниках его таланта. Язвительный и порой завистливый Эрнест Хемингуэй, наблюдая за угасанием таланта своего сотоварища, написал о нем суровые, но во многом справедливые слова: «Его талант был таким же естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки… Позднее он понял, что крылья его повреждены, и понял, как они устроены… но летать больше не мог». И впрямь, тот образ жизни, который вел Фицджеральд, его неутолимая любовь к единственной и неповторимой женщине рано или поздно должны были привести к драматическим последствиям.
Не все обстояло благополучно и с Зельдой. После тридцати лет она начала быстро стареть. А кроме того, ее поведение становилось все более неадекватным. Между прочим, зачатки ее безумия Фицджеральд мог бы заметить и раньше, не происходи они на таком фоне их образа жизни, при котором странности в поведении являлись чуть ли не нормой. Разве сам Скотт, стоя на подоконнике раскрытого окна, не обещал Джеймсу Джойсу, что сейчас выбросится вниз, потому что Джойс написал «Улисс», самую великую изо всех великих книг? И разве не он как-то устроил отвратительный погром в полицейском участке Канн?
В августе 1925 г., после того как Зельда бросилась вниз с лестницы в одном из известных ресторанов, о состоянии ее психики заговорил весь Париж. В тот злополучный вечер Фицджеральд, заметив за соседним столиком Айседору Дункан, решил подойти к ней. Как только он встал, Зельда тоже вскочила, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж, дошла до середины — и бросилась вниз. Перепуганные посетители были уверены, что она погибла, сломав себе позвоночник. Но Зельде необыкновенно повезло, она отделалась одним-единственным ушибом.
Чуть позже в Голливуде Зельда приревновала своего мужа к 18-летней начинающей актрисе Луис Моран. Скотт и в самом деле увлекся ею, но не настолько, чтобы можно было опасаться за семейную жизнь. А Зельда восприняла увлечение мужа чуть ли не как трагедию. Заставив его пренебречь выгодным контрактом, она немедленно увезла его из Голливуда. В поезде Зельда устроила настоящую истерику и в порыве ярости даже выбросила в окно платиновые часы с бриллиантами, которые Скотт подарил ей 10 лет назад.