500

— Да, но, думаю, сегодня не его день. У нас все отлично, мы сейчас уйдем.

— Нет. Они надеялись, я выведу их к улике. Я теперь слишком много знаю, и это оставляет им единственный выход. Если меня не купить — значит, меня надо убрать. Правило Дэвиса.

— Но это сумасшествие! — поморщился я. Хотя теперь бежать отсюда было бы ошибкой: кто-то — и, похоже, не один — уже подступал к дому.

— Некогда я тоже так думал. Но это далеко от вашингтонского полноконтактного кикбоксинга «ты мне — я тебе», Майкл. И так же далеко от шантажа и провокаций. Это означает убийство. Причем Дэвису это уже не впервой.

— Генри убивал людей?

— Да. И заказывал убийства. Он обставлял это как обычный уход мирного служащего: вызывал инсульт или провоцировал инфаркт. Ничего особо подозрительного.

Хаскинс подступил к окну, выглянул наружу и, подняв к глазам пистолет, на полдюйма оттянул затвор, убеждаясь, что обойма полная.

— Но я так тихо не уйду. Я собираюсь уйти так, что ему будет очень трудно спрятать концы в воду.

Я взглянул на свой мобильник. Вне зоны действия.

— Мы можем вызвать полицию?

— Телефон не работает: наверно, перерезан кабель. Слишком поздно. У меня уже нет времени.

— Слишком поздно для чего? О чем вы говорите?

— Генри охотится за мной не из-за Верховного суда, а по более серьезной причине. Я следил за ним уже несколько лет и всегда его подозревал. Я по крупицам собирал картину его могущества — того, как он подчинял себе «пятьсот». Я верил, что смогу обуздать его с помощью закона. Но, как ты, вероятно, уже знаешь, Генри заткнул за пояс закон. Тогда я решил предать огласке доказательство его преступления.

Он снова прильнул к окну и глянул наружу.

— Я думал, у меня больше времени. Но теперь мы все знаем слишком много… Ну, я ему устрою свистопляску! Генри терпеть этого не может.

Хрустнули шаги у парадного крыльца. Хаскинс повел нас к задней двери.

— А что за доказательство? — спросил я на ходу.

— Нельзя чему-то научиться, не набив шишек. И Генри, насколько мне известно, допустил всего одну промашку, причем уже очень давно. Он начинал еще в шестидесятых как политический шпион с подлостей и доносов. «Уотергейт»[57] по сравнению с его деяниями — ребячьи шалости в летнем лагере. Один человек по имени Хэл Пирсон, проводивший журналистское расследование, особо заинтересовался Дэвисом — и Генри его убил. И я знаю, существует доказательство того, что именно Генри это сделал. Мне для подстраховки надо было бы кое с кем этой уликой поделиться. Но теперь уже слишком поздно.

— Зачем вы мне об этом говорите?

— Им известно только, что в этом доме я и она, — кивнул он на Ирину. — Про тебя они не знают… Ага, вот он! — Он схватил с бокового столика планшет с блокнотом, что-то записал в нем, вырвал страницу и вручил мне. — Это как его найти.

С минуту слышалось лишь наше учащенное дыхание да чье-то ковыряние на крыльце. Я увидел фигуру, метнувшуюся через задний двор. Люди Дэвиса. Слава богу, я спрятал свой джип на отдаленном съезде.

Хаскинс изучающе посмотрел на меня:

— Подумываешь, не заключить ли сделку?

Признаться, такая мысль уже успела мелькнуть у меня в голове. Если все сказанное — правда, то получается, Хаскинс вручил мне с этим обрывком бумаги мощнейший козырь. Если люди Дэвиса меня таки отловят — а настроены они явно на убийство, — то, имея на руках улику от Хаскинса, я смог бы поторговаться и спасти свою жизнь.

— Нет, — ответил я судье. — Но почему вы мне ее доверили?

— Подумай сам, — сказал тот, спускаясь по ступеням. — Это единственное на всем свете, чего боится Генри Дэвис. Доказательство его единственной ошибки. Он ни перед чем не остановится, чтобы его получить. Так что — да, это огромная ценность. Но неужели ты думаешь, что они дадут уйти тому, кто об этом знает, и позволят ему жить долго и счастливо?

Хаскинс невесело усмехнулся.

Я не ответил. Для меня все это было чересчур.

— Вот увидишь. Я не помогаю тебе, Майкл. То знание, что я тебе передал, — это смертельный приговор. Это единственное средство воздействия на Генри Дэвиса — а этот человек не позволит, чтобы его контролировали. Он ни за что не допустит, чтобы тот, кто об этом знает, остался в живых. Потому-то я никогда и ни с кем этой информацией не делился. Веришь ты мне или нет — уже не важно. Довольно скоро ты все увидишь сам.

— И что? Что я, по-вашему, должен делать?

— Спрятаться и выжить. Единственный твой выбор, если тебе удастся отсюда улизнуть, — это найти улику и низвести Генри Дэвиса. Потому что, если он узнает, что она у тебя, — а Дэвис воистину умудряется знать все, — вопрос решится радикально. Проиграет один из вас — или он, или ты.

Его пламенная речь чертовски смахивала на пассаж из «Властелина колец», но когда черные силуэты окружили дом, спорить с ним я уже не мог.

Хаскинс велел нам с Ириной спрятаться. Я отказался: если они и впрямь пришли за нами, я хотел помочь отбиваться.

— Никаких шансов, — вздохнул судья. — Они не знают, что ты здесь, и это наша единственная надежда. Ты должен спрятаться и потом бежать. Так что дуй наверх — или я сам тебя пристрелю!