500

«Хулигана» как опознавательный знак я поместил у задней стенки поля, сделанной из рабицы. Однажды, когда мне было десять, отец оставил меня на этом самом поле, будучи уверен, что мама после матча уже отвела меня домой. Когда стемнело, сюда пришли местные ребята, мы сыграли в бейсбол, потом в догонялки, затем по очереди стреляли друг в друга шариками из детской пневматички… Прежде я никогда не видел отца испуганным, но в ту весеннюю ночь, ища по окрестностям своего сына, он от страха побелел, точно призрак.

Таким же встревоженным он был и в этот раз.

— Ты в порядке? — спросил он.

Он окинул меня взглядом, словно подводя итог этой пакостной недели: на лице яркая ссадина, на горле (которое так и не пришло в норму) темный пятнистый синяк плюс заметная хромота после недавнего «краш-теста». Глубокая рана на бедре после посещения загородной резиденции Хаскинса уже успела зарасти коростой и дико чесалась. Это, впрочем, было неплохо: значит, заживало.

— Да, — ответил я.

— Но могло бы быть и лучше?

Я кивнул. Отец меня обнял.

— «Хвоста» за тобой нет? — спросил я.

— Нет. Давно уже не могу этим похвастаться. А может, просто не заметил. Это ты тот тип из новостей, что двоих укокошил?

— Нет, — мотнул я головой.

Меня так и не называли в прессе как главного подозреваемого в двойном убийстве. Думаю, Генри специально так все обставил, чтобы я оставался инкогнито, рассчитывая залучить меня обратно. И подвести под меня еще один рычажок.

— А копа каблуком ты тюкнул?

— Да, но только чтобы сбежать. Все прочее — сплошная подстава.

Похоже, отца это ничуть не удивило.

— За тобой следят? — спросил я.

Он кивнул:

— Периодически заезжают копы да еще какие-то качки, явно из частной охраны, всё паркуются напротив трейлера. Я звякнул в полицию, оставил сообщение, что тут за мной подглядывают какие-то мастурбирующие извращенцы, и тихонько задами ускользнул, когда местные полицейские явились проверить вызов. Кстати, твои друзья Дэвис с Маркусом тоже ко мне наведывались.

— Они тебе угрожали?

— Да, причем этаким утонченным способом: дескать, если Майк станет с ними работать, то забудет про все свои неприятности. Хотели, чтобы я им помог.

— И что ты ответил?

— Ну, сказал, что с тобой давно не говорил, но подумаю, что можно сделать. Я решил, что лучше держать их на крючке, пока не сориентируюсь в ситуации, нежели с ходу посылать их ко всем чертям. Если мы хотим их развести, надо стараться поддерживать в них интерес.

— Это ты убил Джеймса Перри?

— Да, — без колебаний ответил отец. — Они тоже мне это припомнили. Они что, пытаются этим тебя подковырнуть?

— Ага, они хотят, чтобы я помог им затереть лапкой, что они убили судью Верховного суда и девушку.

— Тогда сдай им меня. Мне-то к тюрьме не привыкать.

Я посмотрел на кривой шрам на его щеке. Кто-то в заключении трясущейся рукой раскроил ему рот шире — страшно и представить. Нет, за меня он не должен расплачиваться. Свое он уже откуковал.

— Я в это ввязался, пап. И если меня ждет поражение — я его приму. Скажи, зачем ты убил Перри? Ты работал на Дэвиса?

— Нет. До этой недели мы ни разу с ним и не встречались.

— Тогда почему?

— Я этого не хотел, — пожал плечами отец. — Помнишь Перри? Ты с ним, кажется, встречался, когда был маленький.

— Очень смутно. — Во мне шевельнулось неясное воспоминание, как однажды мы вроде ездили с ним на пикник. — Толстый такой? С жиденькими волосенками?

— Во-во. Он был такой рубаха-парень, постоянно шутил и веселился. Не знаю, где твоя мама с ним познакомилась — может, возле здания суда, — но он был важным человеком в политике. Когда я вышел после первой отсидки, она решила, что было бы неплохо с ним подружиться. Перри предложил ей место секретаря, и она согласилась… Она никогда мне об этом не говорила, — продолжал отец, — но, подозреваю, он был к ней неравнодушен. И, как часто бывает с этими высокоуважаемыми господами, его доброта обернулась обманом. Он держал ее моим условным освобождением, а сам втерся к ней в доверие, чтобы попытаться ее… — Он ковырнул носком ботинка песок на площадке. — Ну, понимаешь…

Конечно, я понял.