52 Гц (СИ)

Она тихо хмыкнула, явно делая очевидные выводы. Майкл хмуро вдохнул и выдохнул, сосредоточился на поиске номера рейса.

Они были знакомы лет пять — не так долго, чтобы считать себя лучшими друзьями, не так мало, чтобы быть просто приятелями. Дакота осталась единственной подругой из того сумасшедшего времени, когда Майкл, почувствовав себя полностью свободным от любых обязательств перед Джеймсом, ударился во все тяжкие. Он плохо помнил, что было в том промежутке между осознанием, что Джеймс не вернется — и подписанием постоянного контракта с агентством «Айзенберг Фенимор Ли». Та пара лет слилась в памяти в одну сумбурную мигающую полосу, словно витрины, фонари и светофоры на проспекте, когда гонишь по нему под сотню миль в час, с хохотом сигналя тем, кто от тебя уворачивается.

Он тогда много пил. И много работал. У него вышло семь фильмов — четыре хороших, кассовых, три проходных. В каждом он выложился так, будто тот был последним. Со съемочной площадки он уезжал на чужие вечеринки, пил, танцевал, блевал в кусты, снова пил. Утром его будил звонок. Майкл продирал глаза, вылезал из-под очередной девицы, закидывался энергетиком, зажевывал пиццей и ехал работать. А вечером все повторялось. Он неделями не появлялся дома. Чтобы переодеться, достаточно было по телефону наорать на секретаря Зака, и один из курьеров агентства мчался к Майклу домой за свежей футболкой и джинсами, а потом летел через весь город ловить Майкла по чужим адресам и отелям.

Деньги не кружили ему голову — он так и не привык к ним. Даже обзаведясь домом на Хиллгров драйв, он толком не знал, куда их девать, и жил по привычке скромно. А вот свобода… свобода от Джеймса вышибла ему мозги. Он тогда оглянулся, оценил свою жизнь: гонорары, возможности, громкие имена приятелей. Свою молодость и внешний вид, свой успех. Он был на вершине. Он стал звездой — той самой, с личной гримеркой и табличкой на двери, он стал тем, кем не стать тысячам прочих, незаметных, второстепенных, безымянных. Он добился, он выгрыз себе место под солнцем, встал в полный рост, заставил смотреть на себя, — и ему вдруг показалось, что к этому месту под солнцем прилагался бесплатный бонус.

Безнаказанность.

Разве он не был чужой мечтой, кумиром, вожделенным предметом чужих грез? Разве его имя на афише не стояло крупными буквами? Разве интервью с ним не печаталось в глянце, разве его лицо не смотрело с обложек?

Разве он не мог позволить себе все, что хотел?..

Конечно, мог.

И он позволял. Позволял себе срываться на всех, кто делал его жизнь удобной, на десятках тех неудачников, которые даже возразить ему не могли, не рискуя потерять работу. Они кормились от его доходов и чаевых — и они улыбались, молчали, кивали — помощники, менеджеры, гримеры, водители, секретари, курьеры. Если уж режиссеры его терпели, то всякая мелочь не имела права даже рта раскрывать.

В те безумные годы Майкл редко появлялся на площадке трезвым или без похмелья. Он приезжал помятый, едва продравший глаза, не успевший протрезветь с вечера, а иногда еще и добавивший по дороге. Иногда он не помнил, как называется фильм и кого он играет. Но стоило ему пробежаться по страницам сценария, освежая память, стоило оказаться под камерами — он забывал и похмелье, и недостаток сна, головную боль, жажду, тошноту, свой мерзкий характер. Он оставлял за пределами площадки себя и свою невыносимую жизнь. Он делал все, чтобы вылезти напрочь из своей шкуры и влезть в чужую, чтобы на несколько часов забыть обо всем, перестать быть Майклом из Хакни, Майклом с Хиллгров драйв.

Его звали Джо Карлайл, он был циничным, озлобленным солдатом Конфедерации, который одинаково ненавидел Север и Юг. Он уходил в безнадежный бой за чужую свободу, за маленький тусклый городок, и умирал, глядя в мутное небо, глотая собственную горячую кровь.

Его звали Адам Дарлинг, он был утонченным, задумчивым психопатом, который пытался вернуть свое детство, похищая чужих детей и запирая их в своем доме. Он рассказывал им на ночь сказки, собирал каждое утро на завтрак за огромным столом, но привязанность к ним не исцеляла его, а калечила все сильнее.

Рейндер ван Алем был блестящим офицером гестапо, который медленно и страшно разочаровывался в величии своей страны.

Уильям Блай был храбрым и несчастливым капитаном, низложенным с «Баунти».

Он был Лаэртом. Он был Орсино.

Он работал со страстью религиозного фанатика, даже в самом непотребном состоянии не пропуская ни одного съемочного дня. Преданный делу, ответственный, серьезный — говорили о нем в интервью коллеги. "Майки, завязывай жрать текилу, если хочешь работать, а не мотаться по рехабам до конца жизни", говорил ему Зак — единственный, кого вообще волновал бешеный темп жизни Майкла и единственный, к кому Майкл в итоге прислушался.

Именно в то безумное время он и встретил Дакоту.

Ну, как — встретил… Он ее снял.