52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)

В зеркале я вижу отражение лица Горацио, и я знаю, что он не купился на мои щенячьи глазки. Чувствую себя немного неуютно, что ему приходится быть перебежчиком в этой битве между мной, Люком и моим отцом, но, как говорится, в любви и на войне все средства хороши.

Биииииииииииииииииииип!

Дожидаюсь, пока не замолкнет отвратительный звук, и говорю сладеньким тоном:

— Можешь сказать ему, что я сейчас спущусь.

Горацио кивает и разворачивается, чтобы уйти, все еще держа Холли на руках.

— Подожди! — окликаю я, и он останавливается. Я подлетаю к нему и наклоняюсь поласкать мордочку Холли. — Пока-пока, малышка, — мягко воркую я. — Мамочка будет скучать по тебе сегодня.

Горацио терпеливо ждет, пока я ласкаю ее и наконец глажу один последний раз по макушке.

Я выпрямляюсь и говорю Горацио:

— Спасибо, что заботишься о ней.

Он кланяется и разворачивается, бормоча:

— Los perros no están en mi contrato. (Собаки не в моем контракте, исп.)

— Я знаю, что собаки не в твоем контракте, — сладко отвечаю я. — Вот почему я это таааак ценю!

Он качает головой и продолжает идти.

— Разве ты не рад, что заставлял меня смотреть все эти испанские мыльные оперы с тобой, когда я росла? — кричу я ему вслед, но он не отвечает.

После очередного окрестности-сотрясающего сигнала от Люка я вздыхаю, хватаю сумку и направляюсь к лестнице.

— Доброе утро, Люк, — вежливо говорю я, спускаясь по дорожке от дома. — Как дела сегодня?

— Спасибо, что так быстро вышла, — бормочет он.

Я весело улыбаюсь, скользя на пассажирское сиденье.

— Всегда пожалуйста.

Его глаза скользят по моей одежде, на мгновение задерживаясь на парике, прежде чем перейти на ноги. Он качает головой.

— Возможно, для назначения этой недели тебе захочется более удобную обувь.

Я смотрю вниз на мои пальцы и не могу удержаться от улыбки, видя милые маленькие ромашки, нарисованные моей маникюршей на ногтях.

— О чем ты? Это эспадрильи от Пуччи.

Он смотрит на меня пустым взглядом.

— Эспадрильи известны своим удобством.

— Как хочешь, — бормочет Люк. — Это твои ноги.

Я застегиваю ремень безопасности и продолжаю восхищаться своим маникюром. Он прав. Это мои ноги. И, спасибо моей новой блестящей стратегии, я не планирую сегодня их слишком утруждать.

Я чувствую, как Люк со скукой переводит на меня глаза, и разворачиваюсь, чтобы подозрительно взглянуть на него.

— Что?

Его глаза сужаются.

— Что с тобой?

Я пожимаю плечами.

— Я не знаю. Что с тобой?

— Ты… — он ищет верное слово, — милая.

Я хихикаю на его озадаченное выражение лица.

— Я всегда милая.

Я вижу его бушующую внутреннюю битву. Он борется с каким-то оскорбительным замечанием — задумывается между возможностью оскорбить меня и поддержать мое неожиданное поведение.

Честно, мне все равно, что он делает. Ему не повлиять на мое настроение. Не сегодня. Нет ничего, что он может сделать, чтобы испортить хороший день, что мне придется провести в магазине.

Даже не тогда, тогда он начинает свою мучительную длительную предполетную процедуру, повторяющуюся каждый раз, когда он куда-либо собирается. Обычно она выводит меня. То, как он должен проверить каждое зеркало по три раза, убедиться, что кондиционер выдувает воздух идеальной температуры, что дворники находятся в исправном состоянии — дважды — прежде чем он заводит машину. Но сегодня я терпеливо сижу на своем месте, тихонько напевая в ожидании, когда мы поедем.

Мне даже не приходится бороться с желанием сказать ему, что шансы, что стеклоочистители перестали работать или зеркала загадочным образом сдвинулись между его домом и моим, около пяти миллиардов к одному. Как в любой другой день.

Нет. Сегодня все хорошо.

— Так в чем причина твоего хорошего настроения? — спрашивает Люк, когда мы выезжаем на шоссе, направляясь в долину. — Луи Виттон выпускает новую переоцененную, потом и кровью сделанную на мануфактуре модель сумочки?

Я ухмыляюсь.

— Нет, насколько я слышала. Но если они выпустят, то я прикуплю одну для тебя.

— В эти выходные открывается новый клуб? — снова пытается он угадать.

— Неа.

— Так ты собираешься сказать, или мне так и придется продолжать угадывать?

Я разворачиваюсь к нему лицом.

— Я не могу быть в хорошем настроении просто так?

Уголком глаза он смотрит на меня.

— Нет. Ты — нет. Кто угодно еще — да. Но не ты.

Скрещиваю на груди руки в притворном оскорблении.

— И почему не я?

— Потому что ты Лексингтон Ларраби. Лексингтон Ларраби просто не просыпается в хорошем настроении. Этому должна быть причина. На это должны поработать внешние силы.

Мое притворное оскорбление быстро превращается в настоящее оскорбление.

— Это не правда!

— Конечно правда, — со знанием начинает он, словно он профессор колледжа и собирается начать свою ежедневную лекцию аудитории, полной ждущих с нетерпением студентов. — Тебе нужны внешние мотиваторы. Что-то снаружи, чтобы хорошо чувствовать себя внутри. Некая мотивационная зависимость.

Я морщу на это нос.

— Ну спасибо, доктор Карвер. Я не догадывалась, что ты еще и мозгоправ.