54 метра (СИ)

После зимнего отпуска стали привозить хлеб, и порции помоев увеличились. Поэтому постепенно драки прекратились (всегда есть, с чем сравнить). По качеству это оставалось пищевыми отходами, но количество уже успокаивало нашу животную сущность и давало светлые надежды на будущее. Привычка есть со скоростью света и прикрывать рукой тарелку осталась почти до конца военных будней. Рацион составлялся явно гурманами и извращенцами.

Перловка, приготовленная десятками способов, оставалась перловкой. Ее в простонародье называли ЗУБАМИ и ПИЗ… (женскими половыми органами). Если всматриваться в ее формы, вы поймете…

Овес. Цельный, как лошадям, подавался с мутно-белой жидкостью, изображающей мутновато-белую жидкость. Парадоксы подавались с парадоксами. Начинаешь смотреть на еду как на что-то необходимое, но невкусное. Заглатываешь как топливо, необходимое для жизни, и перестаешь понимать своих школьных друзей, выковыривающих лук из жареного стейка.

Картошка. Она смотрит на тебя десятками злых глазков из кастрюли в канун поедания. Но картошка и есть картошка. Ничего про нее не скажешь. Только чистка четырех ванн картошки – действительно неописуемое занятие. Закидывают в ЦЕНТРИФУГУ огромное количество «патейтос» и крутят, пока не снимается слой кожуры. Поначалу ты сидишь и ковыряешь глазки вполне добросовестно. Но гигантское количество продукта морально размазывает тебя по кафельному полу, где уже течет крахмальная пена, смешанная с плевками и сигаретными бычками. И вот ты уже начинаешь кидать картошку в соседа, сосед в тебя, и получается полная неразбериха. В итоге на дне ванны покоится огромное количество «глазков», припорошенных белесо-чистыми овощами, ты с синяком от попадания картошки героически стоишь над этим озером безобразия и осознаешь, что это твое творение, плавно перетекающее в твой завтрашний обед…

Рис. Китайская прелюдия, превратившаяся в бесформенную кашицу, в которой кишели белесые черви с черными головками, называемые опарышами… Они умерли от температурных перепадов в кастрюле, но форму сохранили. И на вкус совершенно нормальны, но эстетика…

Макароны, серые и безжизненные, сопливыми сгустками собирающиеся в вашем рту, с такой же легкостью могли выскользнуть из вашего желудка обратно в тарелку из-за дохлой мыши, обнаруженной на ее дне…

Существует поверье, созданное умами военных, что за время службы солдат съедает столько овса, что начинает приставать к лошади. Так вот, я съел столько, что сам стал лошадью.

И снова к СААВЬЮ…

Есть такое наказание, как наряд на работу. Его можно получить за что угодно, от легкой небритости до музыкального испускания газов на построении. Когда склонившись над тобой и брызжа слюной, громко отдают распоряжение: «Я! Я приказываю вам не ПЕРДЕТЬ!!! Вы слышите?!!» А ты делаешь большие глаза и под хохот толпы являешь чудеса метеоризма. Дальше происходит примерно так:

– Нахимовец Попов!!! – в моем воображении этот голос звучит из американских фильмов про войну, прошедший через переводчика с прищепкой на носу.

– Я!!! – немножко фальцетом.

– Ху…я!!! – велик и могуч русский язык. – Выйти из строя!!! – тут я мысленно падаю плашмя на пол с грохотом и облаком пыли.

– Есть!!! SAR !!!

Показываешь чудеса хореографии «а-ля Буратино», и в двух шагах от остальных с замиранием сердца ждешь развития событий.

– За нарушение (как дяденька по телевизору с недельным запором громогласно вещает: «Говорит и показывает МОСКВА!») воинской дисциплины объявляю, – здесь следует пауза по Станиславскому, – один, нет, два наряда на работу.

Как это буднично… Надо сказать, что к выпуску из этого места у меня осталось 167 неотработанных нарядов. Мне просто не хватило дней, чтоб отработать.

Поскольку день военного расписан по графику, то отрабатывать это наказание необходимо после отбоя, когда все спать лягут. Если забыли – хорошо. Но большинство офицеров записывают все в блокнотики. Такие не забывают…

И вот в 22:00 ты стоишь в черных трусах и уставных ДЕРЬМОтиновых тапочках у тумбочки дневального в ожидании указаний того самого офицера. Сегодня предводитель «подполья» старший лейтенант Еременко. Белорус с украинской фамилией, пропиской в Питере и азербайджанской внешностью. Будучи сам выпускником этого училища, он знал некоторые хитрости обитателей этих стен. Поэтому «закосить» не удастся. Меня он невзлюбил с первого дня, после того как я даже не засмеялся, а заржал (все благодаря овсу) во время его автобиографического повествования. Стоило ему только произнести, что родился он в городе Бобруйске, я, глядя на его огромные, как в советском мультике «Щелкунчик», зубы, не смог удержаться и прокомментировал сквозь гогот, что, мол, вижу. Чуть позже он меня будет ненавидеть совсем люто и заговариваться от одного моего вида. Но это другая история, произошедшая немного позже…

Со мной из моего взвода в «Зонде Коммандер» (так назывались наши объединено-разгильдяйские силы) попали: