Надо сказать, что люди из одного города или области сбивались в стайки, изредка помогая «своим» в борьбе за выживание. А из нашего гарнизона моим земляком был только один человек, да и тот – маленького роста и неимоверно мерзкого характера, по фамилии Тузик. Вместо того чтобы помогать, он только мешал своими выдуманными историями о моей гражданской жизни, в которых я, с его слов, выглядел полнейшим неудачником и идиотом. Это неимоверно мешало хоть как-то наладить свое положение в обществе. Так вот, самые большие и сильные группы были из Москвы. Во главе с огромным Подбородкиным, имеющим лицо прыщавой обезьяны, уклонившейся от эволюции.
Невысокий, коренастый, с широкими скулами, клыкастой бульдожьей челюстью и дьявольским смехом, он наводил страх на многих своим бесстрашием, граничившим с безумием и фатальностью.
В коллективе Сибири было почти полное единение. Сибирские все были из одного детдома, и были готовы ко многим отрицательным моментам жизни…
Мыться не ходили. Не то чтобы чесаться любили, просто баня была закрыта на ремонт, и ближайшие ДВА МЕСЯЦА функционировать не собиралась… Вот такой, голодный и вонючий, идешь с классом на занятия, а пройти надо через роту старшего курса. Заходишь, а там уже ждут три дюжины лихих молодцов с мерзкими улыбками на лицах. И свистят бляхи ремней, больно впечатывающихся в тело под улюлюканье толпы. И рвут одежду на тебе, потому что их обделенный интеллект ловит кайф от хруста рвущейся материи. И прибегаешь, опоздав, на урок, потирая ушибы и придерживая лоскуты формы (и еще замечание пишут в классном журнале, за которое получаешь потом реальное наказание от ротного командира) …А! - А! - А! - А!!! Все это угнетало не по-детски.
Последней каплей стала незаслуженная серия ударов от капитана третьего ранга Филинцева во время ночной глажки РОБЫ (нет, я не педантичный придурок, имеющий хобби по ночам наводить на засаленной одежде стрелки). Правила были таковы, что неважно как, но ТЫ должен в восемь утра сделать чудо-стрелки на чудо-брюках.
До этого момента Фима (это прозвище носил офицер-воспитатель) внушал мне уважение. Он был высокий, статный, с широкими плечами, ни грамма жира, с идеальной рельефностью торса – видно каждую жилку, светловолосый, с волевым подбородком и арийскими чертами лица. Но после этого случая мне стали понятны надписи на стенах «ФИМА лох придурок». Помню, тогда я отреагировал на все, надув губки и заплакав от обиды. Вот такой я был в свои четырнадцать лет…
Изрядно похудев и устав от осознания беспредела со стороны всего и всех, я решил отчислиться. Себя в это время помню плохо, потому что провалился в состояние забитого и голодного животного. Не могу сказать, что мне было хуже всех. Видел и посильнее забитых. Когда впятером каждый день бьют одного, не давая подняться. А если и дают встать, то только для того, чтобы стало интереснее измываться. Я первый раз в своей жизни видел насилие и отсутствие норм морали в ТАКОМ количестве в том месте, где этого не ожидал. Всю жизнь мне промывали голову идеологией военного братства и «белой кости» во флотской сфере, тогда как РЕАЛЬНОСТЬ тыкала меня носом, словно котенка, во что-то мерзкое, но настоящее, и пахло это все соответственно.
(Позже, спустя несколько лет, я думал об этом как о необходимости подобного поведения в подростковой, самой жестокой среде в замкнутом пространстве. Наверное, только в ограниченном пространстве можно увидеть сущность человека. Здесь не надо носить маски, потому что бесполезно. Сбросить маску и открыть свое истинное лицо – вопрос времени. Максимальный срок, который я наблюдал, – полгода).