54 метра

Может, вы и не поверите, но пошел такой сильный дождь с громом и молниями, что через несколько минут все были мокрыми и зло смотрели на Сванргадзе. А тот, в свою очередь, пожимая плечами и хлопая глазами при вспышках молний, оправдывался:

— Ничего не пАнимаю. Такое из-за жабы в первый раз, вах. Нэ, ну, чеснслово…

Р.S. А я подумал: если бы жаб не давили, то, возможно, и дождей поменьше бы шло. А так дети являются первопричиной осадков на планете — смешная мысль, но интересная…

Глава 4. Где рождается Маугли, или Киплинг плакал, но писАл

1 сентября приехали родители, проездом из Севастополя. Именно в этот день отец мне сказал:

— Ты можешь уйти, но только сейчас. Я покупаю билет, и мы едем обратно в гарнизон, где ты снова пойдешь в школу. Только скажи. Но учти, курс молодого бойца ты уже прошел. А многие не выдерживают, ведь это считается самым тяжелым на первом курсе…

Конечно же, я сказал НЕТ, размышляя под равномерную и монотонную «проповедь» о том, как ТАМ хорошо, а в школе плохо, примерно так: «Хоть контакта с одноклассниками я еще не наладил, но ведь это же вопрос времени. А раз батя сказал, что самое тяжелое позади, то думаю, дальше справлюсь».

Уже спустя десять дней после их отъезда я понял, что КМБ — не самое тяжелое… В училище существовали свои законы и порядки, не упомянутые ни в одной из книг, которые я прочитал про военных, ни в беседах отца, промывавших мозг только в одном направлении. Третий курс бил второй и первый. Второй бил первый. А первый — никого, кроме себя самих, не бил, занимаясь выстраиванием внутренней иерархической лесенки. В таком же порядке отнимались вещи, деньги и продукты. Делалось это все в стиле дворовых «гопников», в лексикон которых входили такие бессмертные фразы, проговариваемые с сипотой в голосе и руками в карманах, с обязательными плевками под ноги и взглядом исподлобья, как например: 1) Эй! Стой! Стой, говорю! 2) Ты ЧО, не слышишь? 3) Деньги, продукты есть? 4) А если найду? 5) Отдай по-пацански и по-хорошему.

Тух! Бах! — дальше следует удар в голову и возникает неожиданное согласие с оппонентами, коих обычно было три и более. А когда удавалось что-нибудь донести до казармы, то большую часть забирали офицеры, мотивируя это заботой о наших неокрепших желудках.

Помимо этого, «взрывная» волна августовского дефолта достигла и нас. До первого сентября нас кормили мало и невкусно. А после стали не давать умереть с голоду… Я опять провалился в непонимание происходящего после нескольких таких завтраков, обедов и ужинов. А выглядело это так.

Перед приемом пищи (это военное выражение, застрявшее в моей голове на всю жизнь) заходит офицер (один из ротных), ест свою пищу, которая готовится отдельно и достаточно вкусна (Я решил, что они слышать не слышали о Суворове, который питался из одного котелка с солдатами и понимал все тяготы и лишения последних). Затем командует зайти роте. И уходит, чтобы не видеть этого зрелища.

160 нахимовцев садятся по шесть человек за столы, на которых перед ними по половинке тарелки воды с капустным листиком. «Суп», так тщательно сдобренный красным перцем, что есть не представлялось возможным даже любителям острого, имел вид океанской чистой воды, в которой виднелось дно. Во второй кастрюле — картошка, залитая кипятком, компенсирующим весовую недостачу. В первый день, когда мы узрели наш нынешний рацион для растущего организма, все поделили поровну. Итог: второго досталось по одной алюминиевой ложке каждому. Чаще всего бывало две картофелины на шестерых. Или по тому же весу темно-серых, грязных макарон, плавающих в мутной, неслитой воде. Вот такие порции были в этом училище в 1998 году. А хлеба вообще не было. Вместо него на тарелке лежали сухари, пропитанные какой-то спиртовой жидкостью, которые во рту растекались с пощипывающим привкусом тройного одеколона, пикантно отдавая в нос и желудок. Если с утра натощак съесть, то можно захмелеть и мучиться изжогой весь день. Но и их было ограниченное количество. И конечно же, ЧАЙ, имеющий тот самый вкус, не забытый до сих пор. Богатый букет ароматного брома, непревзойденной соды и сумасшедшего бонуса в виде то и дело всплывающих мышиных фекалий в наших кружках заставлял отказываться от «напитка богов».

— Рота! Сесть! Приятного аппетита! — произносил офицер и, слыша вдогонку хоровое «спасибо!», уходил. Потому что дальше начинались «джунгли». Битва за еду длилась несколько минут, и правило было одно для всех — кто сильнее, тот и съел. Со всех сторон разносились глухие шлепки по человеческому мясу, сдавленные вскрики и всхлипывания тех, у кого не хватало сил бороться за ПОМОИ. Вот кого-то оглушили табуреткой и он, ковыляя, отдаляется от места дележки, сжимая в руке сухарь — единственное, что успел схватить в первые секунды «пиршества»… Надо ли говорить, что к таким реалиям жизни я был совсем не готов и после нескольких неудачных скоротечных боев довольствовался одними сухарями. Я был просто один…