54 метра

— Мам, ты знаешь язык суахили?

— Грузинский, что ли?

— Ладно, проехали, — говорю я и пытаюсь сделать жалобно-плаксивое лицо попрошайки, тыча себя пальцем в глаз.

Мы заходим. ОНО сидит в затхлости комнатушки-канцелярии посреди огромной кучи рулонов туалетной бумаги и пьет чай из трехлитровой банки, громко чмокая тонкими губками. Его непоколебимый взгляд устремлен в стенку. В моей голове проносится мысль: «Интересно, что там сейчас показывают?» Его отрешенность продолжается и после того, как моя мама начинает говорить:

— Здравствуйте, я мама курсанта Попова. Я хотела бы узнать, как он здесь поживает? Ну и поговорить немного с вами о перспективности моего сына (Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, но все еще стою с грустным лицом). А могли бы вы его отпустить на один денек домой? К нам родственники издалека приехали, и Саша давно их не видел…

Он и дальше увлеченно смотрит в стенку, попивая чаек. Ноль внимания. Полное неуважение, граничащее с хамством. Сестренка уже сама еле сдерживается, чтобы не рассмеяться от осознания интеллекта данной сущности, у которой в подчинении более ста двадцати человек. Она старается не встретиться со мной взглядом, иначе, зная меня, увидит смешную состроенную рожицу, и тогда мы оба упадем на пол и будем до слез смеяться.

В это время мама, пытаясь хоть как-то привлечь внимание этого странного существа, произносит:

— Тепло у вас тут. Наверное, топят хорошо?

И тут человек, до этого смотревший трансляцию прямого эфира реалити-шоу «СТЕНА», зашевелился. Произношение мамой этих ключевых слов что-то включило в механизме киборга, потому что зашевелился — это слабо сказано. Он глубоко задышал, как будто только что задерживал на время дыхание. Захлопал ресницами. Привстал. Затем снова сел. И снова привстал. Походил по комнате туда-сюда с лицом пророка. Снова присел. Отхлебнул чай. Почмокал тоненькими губками. Снова привстал и, глядя на нас, изрек с видом передовика коммунистического труда, который гордится своими заслугами:

— ДА! (пауза) И трубы у НАС! (пауза) ШИРОКИЕ!!!

И, выкатив наружу свои малюсенькие глазки, убежал из каморки. Я начал гоготать, схватившись за живот:

— Мама оставь меня с ним. Ты же видишь, как нам тут весело.

Сестра тоже заливисто смеется.

— М-м-да-а-а, — говорит она сквозь слезы, стараясь не размазывать потекшую тушь для ресниц. — Не представляла я, что все так плохо. Что все так запущенно…

Но вернемся ко мне настоящему, в углу.

По моим наблюдениям, обоев в углу не оказалось, а бетон был скрыт деревянной обивкой. Поэтому мне скоро наскучило такое однообразное существование, и я предпринял ряд решительных действий. Напевая громко заглавную музыкальную тему из кинофильма «Миссия невыполнима», я со шпионским видом, плотно прислоняясь к стене, аккуратно начал двигаться вдоль нее, словно по узкому карнизу высотного здания. Каждое движение выверено и четко, будто мне грозит опасность упасть с огромной высоты. Похожее я видел в фильме «Эйс Вентура», с Джимом Керри в главной роли. Помню, смеялся до слез, примерно так же, как сейчас дневальный при виде моих «джеймсбондовских выходок».

Командир как загипнотизированный кролик смотрел на это действо под музыкальное сопровождение с явно фальшивыми нотками. Побыв некоторое время в таком оцепенении, АГЕИЧ резко дернулся в мою сторону и навис надо мной, словно стервятник в нескольких сантиметрах от моего лица, обдавая зловонным дыханием. Я закрыл глаза и с силой вжался в стенку. Мне почему-то подумалось: «Либо поцелует, либо укусит».

— Курсант Попов! — запищала резиновая уточка в легких ВИТЬКА, — встаньте на место, обратно в угол!

Изнутри меня безумно распирает заржать ему в лицо, но я сдержался и, не открывая глаз, произнес фразу, которая стала после этого крылатой: «Как вы меня видите, если я вас не вижу?»

— Наверное, все дело в одежде? — предположил я, снял ее всю, по-быстрому кинув на пол, и убежал. В прыжке, перевернувшись через левое плечо и сверкнув голым задом, я упал плашмя и уполз куда-то в сторону. Командир в шоке пронесся мимо и через минуту вернулся к своему щитку и плачуще-смеющемуся дневальному с соплями на подбородке и красным от сведенной улыбки лицом.

Я лежу на кровати и держусь за решетку спинки панцирной лежанки. Наполовину просунув натянутое и от этого азиатское лицо с узким разрезом глаз через прутья, я смотрю на АГЕИЧА, ковыряющегося в электрооборудовании и декламирую громко Лермонтова с китайским акцентом «русского» жителя приморского края, той части, что ближе к границе с Поднебесной.

— Моя сидеть за решеткой! (Пауза)
— В темница сырой! (Пауза)
— Вскормленный в неволе! (Пауза)
— Орел молодой! БАНЗАЙ! АСИСЯЙ!

Прокашлялся и продолжил:

— Пусть всегда будет солнце!!
— Пусть всегда будет небо!!
— Пусть всегда будет ВИТЬКА!!
— Пусть всегда буду я!!