56-я армия в боях за Ростов. Первая победа Красной армии. Октябрь-декабрь 1941

Понесшие большие потери батальоны 353-й стрелковой, сабельные эскадроны 70-й и 64-й кавалерийских дивизий выводились в тыл на пополнение и переформирование. За неделю боевых действий 353-я дивизия потеряла 3470 человек, в том числе 392 убитыми, 2612 ранеными, 466 пропавшими без вести и 103 обмороженными [311] . 3357 бойцов, командиров и политработников за пять суток боев, с 10 по 14 декабря, потеряла 31-я стрелковая дивизия. В том числе 196 командиров, 342 младших командира, 2819 рядовых. Основную часть потерь составили раненые и больные – 1631 человек, а также пропавшие без вести – 1195 человек [312] . В дневнике капитана И. М. Березенцева запись от 14 декабря – дня окончания последней боевой операции – завершается следующими словами: «Остатки полка в 78 человек, включая штаб полка и тылы, отведены в Ростов-на-Дону на отдых. В с. Приморка появилась новая братская могила. Говорят, что командир полка, взглянув на остатки части, заплакал. Потери полка убитыми и ранеными – около 1100 человек» [313] .

Большие потери в частях и соединениях 56-й армии в значительной степени были обусловлены отсутствием своевременной квалифицированной помощи раненым красноармейцам и командирам. В приказе по тылу Южного фронта № 00143 от 5 декабря 1941 г. определялось, что санитарная эвакуация 9-й и 56-й армий должна была производиться на Ростов, через полевой эвакопункт № 56, в Армавир, Новочеркасск, Новошахтинск [314] .

Однако эвакуация раненых стала острой проблемой в войсках 56-й армии, рвавшихся в Таганрог. В подписанном 5 декабря Ремезовым и Мельниковым распоряжении, адресованном заместителю командующего армией по тылу дивизионному комиссару Николаеву и начальнику санитарного отдела Сырневу, говорилось: «До сего времени вопросы эвакуации раненых с поля боя положительно не разрешены, а в госпиталях армии к раненым отношение безобразное – раненые по несколько дней не перевязаны, питание не организовано, в помещениях грязно и холодно». Командарм-56 приказал принять немедленные меры к устранению недостатков, «требовать от соответствующих лиц санитарной службы выполнения служебного долга и всех халатно относящихся к своей работе предавать суду» [315] .

В развитие этого решения в тот же день был принят специальный приказ по тылу 56-й армии № 033. В нем требовалось «под личную ответственность командиров и комиссаров частей и соединений весь войсковой и армейский транспорт, возвращающийся и идущий в тыл порожняком, в обязательном порядке по требованию санитарной службы направлять на медицинские пункты и вывозить раненых в госпиталя». К 18 часам 6 декабря всех раненых, находившихся в полковых и дивизионных пунктах медицинской помощи, следовало вывезти на армейском, дивизионном и полковом транспорте в Ростов, «обратить при этом особое внимание на утепление раненых; обеспечить эвакуацию тяжелораненых сопровождающими, снабдив их водкой или вином для поддержания раненых в пути» . Командиру 347-й стрелковой дивизии было приказано немедленно вернуть медсанбату « взятые у него 4 приспособленных и оборудованных для перевозки раненых грузовые машины » [316] .

На следующий день был принят приказ по тылу 56-й армии № 036, в котором отмечалось: «Военному совету 56 армии стало известно, что в ряде частей и соединений армии командование и санитарная служба вопросам выноса раненых с поля боя и дальнейшей эвакуации достаточного внимания не уделяют. В результате раненые очень долго задерживаются на передовых позициях в холодных, неприспособленных для этого помещениях, не получая соответствующей медицинской помощи и необходимого питания» [317] .

В ходе расследования сложившейся ситуации специальными комиссиями выяснилось, что с поля боя вынос раненых, как правило, производился своевременно. Правда, « были случаи, когда на поле боя раненые оставались по 12 часов, но в основном это было из-за губительного огня противника: раненые сами отказывались ползти и предпочитали дожидаться вечерней темноты ». Из батальонных и полковых эвакуационных пунктов вывоз также производился своевременно, а главные «пробки» возникали на дивизионном уровне – в 424-м медсанбате 353-й стрелковой дивизии, 425-м медсанбате 343-й стрелковой дивизии и других медсанбатах. Особенно тяжелое положение сложилось в 429-м медсанбате 347-й стрелковой дивизии, где одновременно скапливалось сразу до 700 раненых.

429-й медико-санитарный батальон (командир – врач 2-го ранга В. А. Фокин, комиссар – старший политрук Г. М. Меретяков) обслуживал 347-ю стрелковую и 62-ю кавалерийскую дивизии, 16-ю и 78-ю стрелковые бригады, частично 64-ю и 70-ю кавалерийские дивизии. До 1 декабря он располагался в станице Ольгинской, а затем передислоцировался в Чалтырь, в здание МТС, где было сосредоточено около 100 раненых. Они не имели ни медицинского обслуживания, ни питания, находились в холодном помещении около 2 суток. В домах в Чалтыре к моменту прибытия медсанбата уже находились раненые и больные без соответствующего питания и медицинского обслуживания в течение 3–4 дней. Питались они только за счет населения. 429-й медсанбат эвакуировал раненых и больных в полевой передвижной госпиталь, располагавшийся в музыкальном училище по улице Энгельса в Ростове-на-Дону, и 3 декабря перебрался в Синявку. Здесь в 6 домах находилось до 200 человек без медицинского обслуживания и питания в течение периода до 12 суток. Медицинскую помощь оказывала им женщина-фельдшер, проживавшая в Синявке. Больные и раненые находились на станции и в момент захвата ее немецкими войсками.

С 4 декабря 429-й медсанбат испытывал постоянные затруднения при эвакуации. По обращению командира ему был передан дополнительный транспорт – санитарная машина, автобус на 12 сидячих мест и полуторка. 6 декабря медсанбату выделили дополнительно ЗИС-16 на 12 сидячих и 4 лежачих места, а затем еще 12 полуторок. Но весь транспорт удовлетворял потребности в эвакуации лишь на 20 процентов. Так и не эвакуировано осталось из-за нехватки транспорта 38 процентов раненых. Когда же медсанбат перебрался в Недвиговку к 200 раненым, располагавшимся в Синявке, добавилось еще 450 человек. Все они располагались в совершенно не приспособленном для этого и слабо отапливавшемся помещении, лежали прямо на холодном паркетном полу, плохо питались. Легкораненые самостоятельно, поодиночке или небольшими группами, добирались в Ростов – на расстояние в 40 км, без питания [318] .

Только с 7 декабря был пущен первый поезд, что облегчило транспортировку раненых, которых до этого приходилось перевозить только автомашинами и конным транспортом. Эти поездки стали непростым испытанием и для водителей, не говоря уже о раненых. Военный шофер Г. Ф. Токарева отмечает: «Это запомнилось очень. Очень тяжелые поездки были… Зимой, вот когда освободили Ростов, начали возить с Самбека. Зимой, гололед, а там столько оврагов было, так трудно было подниматься, приходилось цепи на машину цеплять. Ужасно тяжело было» [319] .

«Заторы» возникали и в самом Ростове-на-Дону, где в период с 2 по 10 декабря в отдельные дни одновременно скапливалось свыше 3 тысяч раненых при недостаточном количестве госпиталей и коек в них. Лишь благодаря вмешательству командования армии удалось ликвидировать «пробку» 13 декабря в Синявке и Чалтыре, а 15 декабря закончить эвакуацию раненых из села Крым и других населенных пунктов. В целом с 3 по 15 декабря было отправлено из Батайска и Ростова 28 военно-санитарных поездов с 13 523 ранеными и 8 «летучек» с 1482 ранеными, всего – около 15 тысяч человек [320] .

Значительные потери в личном составе были связаны и с неподготовленностью частей и соединений к боевым действиям в полевых условиях при низкой температуре. В изданном еще 5 декабря приказе по тылу Южного фронта № 00143 обращалось « особое внимание на профилактические мероприятия против обмораживания ». В данной связи указывалось на необходимость « тщательно проверить наличие необходимого количества жиров и обеспечить ими все подразделения армии. Изжить случаи разбазаривания теплых вещей, предназначенных для укрытия раненых, закрепив их за автомашинами и возложив на водителей судебную ответственность за утрату имущества. Максимально сократить расстояние между этапами санэвакуации, а где это невозможно, использовать перевязочно-питательные пункты » [321] .

Санитарной службой фронта был разработан, распечатан типографским способом и направлен в войска целый ряд инструктивных и методических рекомендаций по профилактике и лечению обморожений в частях и соединениях [322] . Соответствующие распоряжения принимало и командование 56-й армии. С 6 декабря армейскому интенданту было приказано « выдать всем частям из расчета: на 1 чел. по 20 г растительного масла и по 20 г комбижира для приготовления предохранительной мази от обморожения. Санитарной службе частей немедленно приступить к изготовлению указанной мази, руководствуясь инструкцией санитарного отдела армии, и выдать ее личному составу, разъяснив способ употребления » [323] .

Но личный состав ряда частей и соединений 56-й армии к наступлению декабрьских морозов так и не получил необходимой теплой одежды и обуви. В приказе по тылу 56-й армии № 035 от 6 декабря 1941 г. отмечалось, что « занаряженное для 56-й армии теплое обмундирование ожидается только к концу месяца. Армия, используя внутренние ресурсы, смогла снабдить части и соединения не полностью, но при правильном распределении полученного из армии теплого обмундирования его достаточно, чтоб одеть людей и не допустить прозябания людей ». В этих условиях командование армии пыталось максимально эффективно использовать хотя бы имеющиеся « внутренние ресурсы ». Проверкой было установлено, что « отпущенные армией теплые вещи осели главным своим количеством в тылах частей и соединений и не дошли до людей, сидящих непосредственно в окопах. На работниках тыла можно видеть одновременно одетыми полушубки, ватные телогрейки, валенки, шерстяные носки, свитера, теплое белье, в то время как на людях, находящихся в окопах, этого ничего нет ». Командарм приказал « пересмотреть распределение теплых вещей в частях, подразделениях, соединениях в первую очередь, полностью обеспечить теплым обмундированием людей, находящихся в окопах, и только после этого разрешаю обеспечить тыловых работников и людей, работающих в помещениях ». При необходимости армейскому интенданту поручалось « изъять теплые вещи во всех тыловых организациях армии » [324] .

Однако эти «реквизиции» не могли спасти личный состав частей и соединений армии, находившийся несколько суток подряд в продуваемых всеми ветрами приазовских степях на морозе на необорудованных позициях, без отапливаемых блиндажей и землянок. Всего за неделю, с 7 по 13 декабря, только в 353-й стрелковой дивизии было обморожено 103 человека. В секретном приказе вой скам Южного фронта № 0159 от 22 декабря 1941 г. такие случаи объяснялись « недостаточной разъяснительной работой, проводимой среди личного состава частей, отсутствием наблюдения со стороны командного состава за применением профилактических средств против обморожения и совершенно недопустимой бездеятельностью со стороны медсостава » [325] . Своей ответственности в этом командование фронта, обрекавшее части и соединения на безуспешные атаки на морозе, не видело.

Следует отметить, что и противнику приходилось нелегко в условиях русской зимы, пусть и на юге. Еще в условиях наступления на Ростов письма, отправленные немецкими солдатами своим товарищам, близким и родным, полны упоминаний о русских морозах. «Вы не можете себе представить, как в России холодно. А еще только ноябрь» , – восклицал П. Шлегельмильх. «Заснуть мы не могли от мороза. Ты можешь себе представить, когда ночью нужно спать на открытом воздухе» , – вторил ему Э. Шютте [326] .

По воспоминаниям унтер-офицера «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер» Г. Нидермайера, « царил страшный холод, так как дул пронизывающий восточный ветер. Кроме того, дополняя жуткую картину, пошел сильный снег… из-за непродолжительного переезда и ужасного мороза моторы не заводились… Мы дрожали, зуб на зуб не попадал, ноги и руки казались ледяными, и не было ни костра, ни печки, возле которой можно было бы согреться » [327] . Самым распространенным способом, позволявшим утеплиться, стал грабеж: « Мы достали в Мариуполе то, что мы должны одевать. Там был большой склад меховых вещей и зимних сапог, которые для нас очень подходят », – сообщал родителям один из военнослужащих [328] . Командование вермахта, рассчитывая на блицкриг, не подготовило запасов теплого обмундирования и снаряжения, рассчитанного на низкие температуры.