58 1/2 : Записки лагерного придурка

И вот, сфотографировавшись, мы потащили довольно тяжелый сидор со своими шмотками на новую квартиру. От поселка до шахты было километра три. Мы знали, что хозяин на работе и что ключ оставлен для нас под дверью.

Нашли ключ, открыли — и увидели что в доме уже кто-то есть. Точнее сказать, увидели на полу в луже блевотины пьяного в дребезину Клементьева, начальника участка. К нему из угла тянулась и не могла дотянуться огромная овчарка — ее удерживала цепь. Мы удивились. Собака на цепи в жилой комнате — это что-то новенькое. На всякий случай оттянули Клементьева за ногу подальше от пса.

Почти сразу появился Васька — сбежал на минутку с работы, чтобы первым выпить с нами. С водкой и спиртом как раз в эти дни случился в Инте перебой. На столе стояли две бутылки шампанского и трехлитровая банка с пивом. В пиве плавала другая банка, поллитровая. Мы сперва не поняли, как она туда пролезла через узкое горлышко, но подойдя поближе, увидели, что из стенки трехлитровой банки выломан кусок.

Мы пили шампанское, запивая пивом. Перед тем как убежать обратно на шахту, Никулин объяснил, почему в комнате цепной пес (почему здесь Клементьев, объяснений не требовалось: он был коми и, как многие представители народов Крайнего Севера, в больших неладах с алкоголем. (Зеки называли коми «комиками», а себя «трагиками…») Но про собаку.

Пес, признался Васька, был «темный», т. е., краденый. Украл его Никулин на минлаговской псарне. Поэтому на первых порах его приходилось прятать от посторонних глаз. Кобель оказался таким лютым, что даже нового хозяина не подпускал к себе. Пришлось украсть у собаководов еще и солдатский плащ. В плаще Василий проходил у собаки за своего и она соглашалась принять от него пищу…

Хозяин ушел, а мы остались сидеть за столом, залитым пивом и шампанским. Время от времени собака принималась хрипло лаять — то на нас, то на Клементьева. Ощущение счастья, с которым мы прожили первую половину дня, стало как-то ослабевать.

Не то, чтобы нас угнетала диковатая обстановка — видали мы и не такое. Просто, когда прошла эйфория первых часов свободы, мы задумались: как будем жить дальше? Что нам скажут завтра в комендатуре? Где искать работу?..

Вдруг кобель зашелся в истерическом лае и стал рваться к двери. Юлик пошел открывать.

На пороге стоял невысокий носатый молодой человек. Он представился:

— Леня Генкин.

Сообщил, что москвич, сюда приехал к маме, сейчас работает экономистом. Пришел он за нами: нас ждут в одном доме.

— Кто ждет?

— Вы их не знаете. А они про вас слышали — от общих друзей.

Мы не поняли, но упираться не стали. Оделись, пошли за Леней — очень уж не хотелось оставаться, как написали бы в старину, наедине со своими невеселыми мыслями. Правда, кроме них в доме были еще собака и храпящий на полу Клементьев, но от этого мысли веселее не становились.

Идти пришлось недалеко: домик, куда привел нас Леня Генкин, стоял возле самых ворот соседней 9-й шахты. Это было типичное шанхайное жилище — нескладное, потому что сооружалось не за один присест, обезображенное пристройками, плохо оштукатуренное, крытое толем не первой свежести. Главный «шанхай» располагался в стороне, возле короба теплопровода. Там домишки были еще хуже — полуземлянки с крохотными оконцами. Сказать по правде, и эта хижина не показалась нам дворцом.

Но когда через низенькую дверь мы прошли, пригнувшись, внутрь, то увидели чистую, обжитую, уютную комнату, увидели хозяев, которые улыбались нам, совсем незнакомым, словно долгожданным любимым родственникам. И плохое настроение улетучилось в одну секунду.

«Улыбались совсем незнакомым» — сказано неточно. С хозяйкой дома я был хорошо знаком, хотя видел ее всего один раз и то издали. Это была Тамара Пономарева — «Таня» из нашей междулагерной переписки. Теперь у нее был муж — Гарри Римини.

А их сосед по квартире, Яша Хомченко — тот действительно только слышал про нас. Зато очень давно: он поступил на режиссерский факультет ВГИКа вскоре после нашего ареста. Пришел он туда после фронта. Воевал хорошо, чему доказательством была хромая, в пандан фамилии, нога. Учился тоже хорошо, но недолго: стал обсуждать с приятелями пути мирного усовершенствования социализма — ну, и дообсуждался. Дали Яше восемь лет, так что сел он после нас, а вышел раньше. Он познакомил нас с женой Алей.

На белой скатерти стояли бутылки и тарелки с роскошным угощением. Мы было умилились — чем заслужили?! Но выяснилось, что Тамара празднует день рождения, а тут и мы подвернулись. Пришли еще гости, все сели за стол. Первый тост был:

— За тех, кто в море!

Так пили за тех, кто еще оставался в лагере. На Инте для бывших зеков этот первый тост был так же обязателен, как «За Сталина!» для сов. и парт. работников.

Мы были счастливы. Пили весь вечер и не пьянели — или так нам казалось… Свобода это рай!

С этого дня Томка и Гарик стали нашими очень близкими друзьями — позже выяснилось, что на всю жизнь.