58½: Записки лагерного придурка

Погостив неделю, моя мама уехала, а Минна Соломоновна осталась у нас на вечном поселении. Ее это нисколько не угнетало: потом, в Москве, она говорила, что эти полтора года в Инте она считает лучшими годами своей жизни.

С Юликом она вспоминала всякие случаи из его детства:

— Помнишь, Юленька: когда мы пришли в гости к дяде Мише, во двор выбежала маленькая девочка, совсем голенькая. У кого-то в квартире играл патефон и она стала танцевать под музыку. Ей кричали: «Прекрати, Майка! Майка, иди домой!» — а она все кружилась и кружилась. Помнишь?.. Так вот она теперь стала балериной и, говорят, очень не плохой. Ее фамилия Плесецкая.

Юлик читал ей только что сочиненные стихи про наш домик и его обитателей:

У Жоры есть волосики —
Штук сто волосков.
В волосках две просеки,
Идущие от висков.
А у Валерика волос нету,
Зато есть лысина телесного цвета.
Раньше на ней были волосы,
А теперь — лысозащитные полосы...

А Минна Соломоновна слабеньким дребезжащим голосом пела нам всякие песенки — немецкие, еврейские, польские:

Тонте строне Вислы
Компалася врона.
Пан капитан мысле,
Же то его жона.
— Пане капитане,
То не ваша жона,
То ест малый пташек,
Назваемый врона.

Жорка называл маму Юлика поначалу фрау Минна, потом — Соломоновна, а под конец — Саламандровна. Прозвище закрепилось, многие думали, что это ее настоящее отчество.

В Инте Минна Соломоновна была самым старым человеком: в основном поселок населяли тридцати-сорокалетние. Оно и понятно: воевавшее и угодившее в лагеря поколение. К мудрой Саламандровне приходили советоваться по самым неожиданным вопросам. Она была тактична, доброжелательна, а памятью обладала просто феноменальной — на имена, на даты, на события. Может быть это объяснялось ее слепотой: Минна Соломоновна различала только контуры предметов, а читать давно уже не могла. Для нее мы купили недорогой радиоприемник «Рекорд».

Именно она — исповедница, советчица и всеобщая заступница — послужила прототипом старика из чухраевского фильма. Отчасти и старухи, но больше — старика.

Посреди зимы, в лютые морозы, отказала печь: кое-как сложенные кирпичи разъехались и завалили дымоход. Топить по-черному мы не решились, но Жора нашел выход — в тот же день притащил с шахты «крокодила». Это обрезок водопроводной трубы, обмотанный асбестом и обвитый нихромовой проволокой. Строители подключают крокодила к сети и сушат сырую штукатурку ускоренным методом.

Мы поставили крокодила под кровать фрау Минны — чтоб не увидел контролер электросети — если вдруг нагрянет. Мощность нелегального обогревателя была, думаю, не меньше пяти киловатт. Но никто нас не накрыл, и две зимы мы прекрасно обходились без печи. Радовались: не надо заботиться о дровах.

В нашем зоопарке появился еще один жилец. Историю его появления я стихами изложил в письме к маме — позавидовал Юлику.

Однажды в студеную зимнюю пору
Я из дому вышел. Был сильный мороз.
Гляжу, на снегу воробьенок, который
Клюет — извини — лошадиный навоз.
Взъерошенный, жалкий, он прыгал по снегу,
Он весь посинел и от стужи дрожал...
Он сделал, конечно, попытку к побегу,
Но доблестный Робин его задержал.

Дальше описывалось, как мы его отогрели и как он разбойничал в доме, за что получил кличку Степан Разин. Куда он потом девался — убей бог, не помню! Голда его не съела. Скорее всего выпустили на волю по настоянию Минны Соломоновны...

В начале 55 года в гости к нам приехал Миша Левин. В первый же день показал фотографию молоденькой жены, Наташи. Мы одобрили. Мишка навез кучу подарков — фотоаппарат «Зоркий», пишущую машинку... Машинка — «Москва» — как бы намекала, что мы еще вернемся и будем писать. А фотоаппарату я обязан всеми снимками наших интинских друзей, которые теперь разбросаны по разным альбомам — снимки, а не друзья. Друзья разбросаны по разным странам — Латвия, Украина, Россия, Германия, Америка, Израиль. В Израиль, кстати, уехал и «Зоркий» — мы передали его очень славному парню Абрашке Версису.