58½: Записки лагерного придурка

Ларисса же (так, правильно: через два «с») под конец жизни, мне кажется, жалела, что отвергла в свое время Жоркины ухаживания. С Амираном она давно разошлась и одиноко доживала свой век в Симферополе. Там она руководила драмкружком (до ареста была актрисой, и неплохой). Виталий Павлов, учившийся у нас на Сценарных курсах, по Симферополю знал и Лариссу, и ее прозвище — «Леопарда Львовна». На вид она была надменная и неприступная гордячка, а на поверку — очень добрый, сердечный человек, верный друг.

В Инте у нее был платонический поклонник, Лев Юлианович Козинцев — «первый в ОРСе элегант», как написано было в орсовской стенгазете. Невысокий, сухонький, он носил галстук-бабочку, курил трубку и при ходьбе опирался на красивую трость. Давным-давно отсидев срок, он добровольно остался на Инте — а ведь была у него родня в местах поуютнее: в Москве — сестра Люба, жена Ильи Эренбурга, в Ленинграде — кузен Гриша, режиссер Григорий Козинцев. Был он немолод, успел до революции побыть в земгусарах (что это за гусары, никто мне толком не объяснил). В Инте Левушка Козинцев и умер — но до самой смерти гусарствовал, помогал Лариссе деньгами из своей крохотной пенсии.

Вернемся к интинским свадьбам. В бухгалтерии работал со мной тихий лысоватый украинец Павел Моисеевич Бойко. В пору борьбы с космополитами отчество доставляло ему неприятности: так, опер в лагере был уверен, что Бойко еврей и не давал ему ходу. (Александра Исаевича тоже ведь пытались объявить Солженицером.) Павел Моисеевич женился на такой же, как он, вечной поселенке, которая еще в лагере родила от него ребенка. Теперь надо было этого ребенка забрать из детдома.

Адрес они знали — Сыктывкар. Списались с детдомовским начальством, те ответили: пожалуйста. Раз сами не можете приехать, мальчика привезет наш работник. Но дорогу придется оплатить.

Родители с радостью согласились, и воспитатель привез им пятилетнего сынишку — худенького, бледного. А главное — очень неразговорчивого. Папа с мамой пытались его разговорить — бесполезно, молчал как рыбка. Тогда Павел Моисеевич строго сказал:

— Сын, если ты не будешь с нами разговаривать, дядя увезет тебя обратно.

Тут малый завопил так, что все испугались. Полчаса рыдал, пока не понял: это шутка, никто его не отдаст в детдом.

Со временем мальчонка оттаял, стал разговаривать. Про детдом рассказывал интересные вещи.

— Ты получил подарок, который мы послали ко дню рождения?

— Не. Тетя Зина сказала, что у меня нет дня рождения.

Про ту же тетю пацан сообщил и такое:

— У нас был мальчик немец. Тетя Зина сказала, что он фашист, он наших солдат в прорубь кидал. Мы его били.

Другого зачатого в лагере ребенка привезла к Жене Высоцкому его каргопольская любовь Оксана. Была она казачка и после лагеря вернулась в родные края. Там и растила дочь Наташку, оттуда и слала Жене письма и посылки — сначала в Каргопольлаг, потом в Минлаг.

Еще в зоне Женя показывал нам фотографию Оксаны: умное грустное лицо, надо лбом — венчиком уложенная коса. А рядом — хорошенькая большеглазая малышка... Как только Женя освободился, выписал их к себе.

Оксана рассказывала: отправлять Жене посылки она ходила вместе с трехлетней Наташкой — оставить было не с кем. И однажды, протянув ручонки к портрету Усатого, девочка заорала на всю почту:

— Дед, отдай папу!!!

Мать схватила ее в охапку и выскочила на улицу. Ей казалось: сейчас догонят, арестуют — что будет с маленькой?.. Обошлось.

Третьей любовью Оксаны, после мужа и дочери, были книги. Она и сама писала что-то, но стеснялась показать. К Жениным друзьям она относилась замечательно, была приветлива и гостеприимна. Ну, и хозяйка была прекрасная.

Наташка оказалась очень симпатичным ребенком. Рисовала, сочиняла стихи. Мы с Юликом тоже написали для нее стишок, что-то вроде:

Юлик и Валерик оба старички,
С длинными носами, на носах — очки.
Кто же их не знает, канцелярских крыс?
Юлик лысоватый, а Валерик лыс.

Прошло несколько лет, и идиллия кончилась — идиллии, как правило, плохо кончаются. Оксана, любившая Женю преданно и страстно, мучила его ревностью — не сказать, что необоснованной. И в конце концов они расстались. А из Наташки — ей сейчас за сорок — получилось не совсем то, чего ожидали... Раз уж я забежал далеко вперед, расскажу, что и судьба самого Жени сложилась не так, как он планировал — и совсем не так, как заслуживал. Я уже писал — ему бы, с его талантами, министром быть! Евгений Иванович знал себе цену. Для пользы дела вступил в партию, женился на «представительнице коренной национальности» (в Инте говорили — комячке), но своим для местной советской элиты все равно не стал, как не становятся своими эмигранты. Высот не достиг. Переехал с новой женой в Сыктывкар. Нас с ней не знакомил — то ли стеснялся ее, то ли боялся. Там в Сыктывкаре и умер — начальником какой-то незначительной службы незначительного министерства.

Но пока он оставался в Инте, казалось: впереди лестница в небо!