59 лет жизни в подарок от войны

Я за проволокой, в мастерской сапожной,
В грязном фартуке за верстаком сижу.
То, к чему привыкнуть невозможно,
Я в сознание никак не уложу.

Пусть рука усильем методичным

Колет шилом, дратвою ведет,
Сердце в прошлое свершает путь обычный,
В дорогое мысль стремит полет.

Вижу, ты из «Капитанской дочки»'

Вслух готовишь заданный урок,
И горжусь я, что почти до строчки
Раз прочитанное ты запомнить мог.

И во власти мастерского слова

Долго, долго были я и ты,
Мы потом в натуре Пугачева
Находили разные черты.

Ты в то утро не шалун, не дерзкий;

Был задумчив, молчалив и мил,
Сам утюжил галстук пионерский,
Аккуратно книжки уложил.

Худенькая, хрупкая фигурка,

Детских глаз сияющий агат,
Это имя озорное, Юрка,
Что ребята со двора кричат…

Пусть ты взрослый, пусть я постарела,

Разметала нас с тобой гроза.
Все же счастью не было б предела
Заглянуть в любимые глаза.

Тормошили б мы кота Мартына,

Разгадали б в «Огоньке» кроссворд,
Прежней дружбы матери и сына
Зазвучал бы связанный аккорд.

Я когда-нибудь закончу эти строфы

Радостно, близ милого лица?..
Или вихрь странной катастрофы
Все сметет до самого конца?…

Часто, часто, лежа в ночь бессонную,

Ледяную сдерживаю дрожь:
Я боюсь, чтоб веточку зеленую
Не подрезал ошалелый нож.

Я сама порою на Титанике

Реквиема слушаю волну,
Обреченные, покорные, без паники
Мы уходим медленно ко дну.

Все ж, покуда жизнь вся не измерена,

До последнего не завершилась дня,
Я ни в чем, родной мой, не уверена…
Будь здоров, живи и жди меня.

Я вовсе не собираюсь противопоставлять мамино и симоновское. У Симонова эти слова адресованы миллионам жен, т. е. общезначимы, у мамы — индивидуальны. Правда, если нет жены, призыв «жди меня» должен идти от сына к матери.

Симонов не мог не знать, что мать никогда не устанет ждать. И потому его допущение, что «поверят сын и мать в то, что нет меня» призвано лишь усилить значимость заклинания «жди меня», обращенного к жене. Воин-фронтовик сам знает, что преданность, если не сына, то матери неизбывна, надежна, и потому беспокойство может вызвать только поведение жены: предана ли и верна она.

Симонову известно также, что это беспокойство небезосновательно, оно подтверждено в «Открытом письме» женщине из города Вичуга. «Материнский» тыл прочен и обеспечен всегда. Иное фронтовику и в голову не могло прийти. Чего нельзя сказать с такой же определенностью об остальных составляющих тыла. И поведение жены было одним из самых чувствительных элементов прочности тыла. Семья цементирует общество во все времена, а на войне — тем более. И вот именно к жене обращена мольба «жди меня». Потому и вызвало это стихотворение Симонова такой резонанс.

Что же говорить о призыве матери к сыну. Призыве таком робком и неуверенном и почти несбыточном… «Жди меня», потому что «я ни в чем, родной мой не уверена» (читай, не уверена, что погибну, хотя все идет к тому). И призыв откуда?!.. Не с фронта, а из концлагеря. Сын воюет, а безвинная мать в тюрьме. Подобных семей были сотни тысяч. Такое могли придумать только нелюди.

Но вот ведь дождался. И она дождалась тоже! А это было самое главное, потому что ей надо было не только ждать, но и выжить восемь лет в сталинском лагере. После освобождения мама прожила еще 48 лет. Все дело в том, что такое ожидание — не менее свято, чем любое другое. Во все последующие годы у меня не было лучшего всепонимающего собеседника, чем она, и не было ни с кем такой духовной близости, как с ней.