Припомним Ютурну, чей алтарь мы не раз видали у подножья Палатинского холма. Ни происхождение, ни жизненные испытания и невзгоды, выпавшие на ее долю, — ничто, казалось, не предвещало, что ей предстоит исправлять регулярную должность в граде Ромула. Это была женщина из племени рутулов, полная возмущения. Юпитер, полюбивший Ютурну, даровал ей бессмертие. Когда, велением судеб, царь Турн пал от руки Энея
[177], Ютурна, которой не дано было умереть вместе с братом, кинулась в Тибр, чтобы по крайней мере больше не видеть солнечного света. Долгое время среди пастухов Лациума сохранялось предание о нимфе, живущей на дне реки, оплакивая свое горе. И позднее жителям сельского Рима, склонявшимся ночью с крутого берега Тибра, чудилось при свете луны, будто они видят ее среди камышей, закутанную в синевато-зеленое покрывало. И что же? Римляне не позволили ей праздно предаваться скорби. Вскоре же их осенила мысль приискать для нее полезное занятие. Они поручили нимфе охрану своих источников. И превратили ее таким образом в муниципальную богиню. Так же они поступали и со всеми другими божествами. Диоскуры, от храма которых остались столь великолепные руины, братья Елены, Диоскуры, чье имя носят вон те две ярких звезды, были превращены римлянами в гонцов на службе у государства. Именно Диоскуры прибыли в Рим на белом коне, чтобы возвестить победу, одержанную у озера Регилл [178].Жители Италии просили у богов лишь благ земных да солидных выгод. В этом смысле, несмотря на все азиатские страхи, заполонившие Европу
[179], характер их религиозного чувства не изменился. Того, чего они некогда требовали от богов и божков, они ожидают сегодня от мадонны и святых. В каждом приходе — свой угодник, и ему дают поручения, точно депутату. Есть святые, ведающие виноградником, злаками, скотом, помогающие при коликах и зубной боли. Воображение латинян вновь заселило небо множеством живых существ и превратило иудейское единобожие в новое многобожие. Оно расцветило евангелие богатой мифологией; оно опять установило непринужденные отношения между миром небесным и миром земным. Крестьяне требуют чудес от святых заступников и обрушиваются на них с бранью, если чудо долго не совершается. Крестьянин, тщетно умолявший Bambino [180]о милости, возвращается в часовню и на этот раз припадает к стопам царицы небесной: «Не к тебе, сын девки, обращаюсь я, а к твоей святой матери».Женщины посвящают богородицу в свои любовные дела. Они с полным основанием полагают, что ведь она тоже женщина, стало быть, понимает что к чему, и незачем ее стыдиться. Они не опасаются показаться нескромными, и это свидетельствует об их благочестии. Так что нельзя не восторгаться молитвой, которую возносила мадонне одна красивая девица с генуэзского побережья: «Святая матерь божья, ты, зачавшая без греха, ниспошли мне милость согрешить без зачатия».
Николь Ланжелье обратил внимание собеседников на то, что религия римлян отвечала их политическим целям.
— Правда, ее отличал яркий национальный характер, — сказал он, — тем не менее она обладала способностью проникать в среду чужеземных народов, привлекая их своей доступностью и терпимостью. То была религия, приспособленная для управления, и она без труда внедрялась вместе с остальными формами управления.
— Римляне любили войну, — вмешался г-н Губен, всячески избегавший парадоксов.
— Они любили войну не ради нее самой, — возразил Жан Буайи. — Для этого они были слишком благоразумны. По некоторым признакам можно утверждать, что ратный труд казался им тяжким. Господин Мишель Бреаль
[181]скажет вам, что слово «aerumna», сперва означавшее солдатское снаряжение, постепенно стало употребляться в более широком смысле, включавшем в себя такие понятия, как усталость, изнеможение, невзгоды, печаль, испытание, бедствие. Крестьяне древнего Рима — такие же, как и все другие. Они шли на войну, подчиняясь силе и принуждению. И даже их начальники, богатые землевладельцы, сражались не ради удовольствия или славы. Прежде чем начать военную кампанию, они раз двадцать обсуждали, принесет ли им это выгоду, и внимательнейшим образом взвешивали свои шансы.— Верно, — подтвердил г-н Губен, — но их собственное положение и состояние тогдашнего мира вынуждали их не выпускать меча из рук. Таким способом они распространили цивилизацию до пределов известного им мира. Война — ни с чем не сравнимое орудие прогресса.