60-я параллель

И с северной окраины Пушкина, и сквозь стволы Тярлевской опушки парка, и от Виттоловских высот за Пулковом, и с холмиков около Финского Койерова — Панова, — отовсюду гитлеровцы видели теперь перед собою одно и то же: пять или шесть, семь или восемь километров некрасивой болотистой низменности, рассеченнной шоссейными и железными дорогами, каналами и линиями высоковольтных передач, и за всем этим — вожделенную и недоступную пока цель, город — «дизе Штадт!»

В эти дни наиболее выдвинувшийся вперед батальон второго полка тридцатой авиадесантной дивизии немцев, пользуясь ночной темнотой, заложил самый крайний в ее расположении дзот, как раз на том отроге небольшой высоты, западнее Пулкова, с которой еще недавно Вильгельм фон дер Варт счастливо произвел съемку панорамы города.

День спустя этот дзот углубили, проложили от него ход на обратный скат холма. В переднем капонире[44] поставили два пулемета и противотанковый расчет с орудием. Неизвестно, кто первый и почему окрестил новую огневую точку бункером «Эрика». Точка эта пребывала в огневом взаимодействии с бункером «Тодди», несколько восточнее, и с бункером «Рюбецаль», в четырехстах метрах северо-западнее ее. В аккуратном «паспорте», выписанном в штабе дивизии на «Эрикасбункер», было вскоре отмечено, что «из его смотровой щели серые башни церкви на востоке города образуют створ с восточным углом отдельно стоящего за Домом Советов здания». Это за Мясокомбинатом рисовались на фоне неба далекие колокольни Невской Лавры». Немцам было всё равно, как их зовут, эти здания. Не знали они и того, как русские прозвали самый их «Эрикасбункер». У стрелков части, стоявшей против тридцатой авиадесантной, он уже получил почему-то странное название «Крыса». Стрелки возненавидели эту «Крысу». Засев на своем, выдвинутом к северу холме, «Крыса» видела единственную дорогу, входящую из города в Пулково. Она грызла ее своим пулеметным огнем. Дорогу пришлось камуфлировать.

К двадцатому числу в «Крысу» вошел ее первый маленький гарнизон. Вечером в субботу пулеметчики Отто Врагель и Гельмут Мац впервые спустились на ночной караул в узкую, свежеобшитую досками щель.

Отто сейчас же выглянул в амбразуру. С севера дул сильный, острый ветер. Горизонт был черен, но то и дело в этой черноте возникала зеленая трепетная вспышка. Тогда в ее мерцании на миг рисовались в темноте какие-то далекие стены, горбы крыш, купола зданий.

— Что это за иллюминация там, у русских? — спросил Врагель, с недоумением вглядываясь в пляску зеленых искр.

Ефрейтор Мац приник к бойнице.

— Деревня! — проворчал он минуту спустя. — Что ты, никогда не смотрел ночью издали на большой город? Это искрит трамвай, только и всего. Они там живут-таки понемножку, иваны... Смотри, смотри, Врагель... От этого вида припахивает большими делами...

— Хотел бы я знать, ефрейтор, — проговорил Врагель, — сколько времени мне придется вглядываться в этот отличный вид? Он мне что-то не больно по сердцу, чорт возьми!

— Ну, ну... Дня три-четыре придется потерпеть, — снисходительно ответил Мац. — А там — всё у них полетит к чорту: мы — сильнее...

В ночь на двадцать седьмое число разведчики первого батальона одного из полков дивизии Народного ополчения Дементьев и Асланбеков, выйдя из района Песков, что за Авиагородком, правее Пулковского шоссе, продвинулись по окраине холмов к самому вражескому передовому охранению.

Ночь была глухая и темная, но Юрий Асланбеков, студент-лесгафтовец, комсомолец, хорошо знал эти места: год назад, как раз на этом холме, он занимался в планерном кружке. Тогда была весна, разводье; полевее тут пенился ручей в овраге; Нина Беляева, планеристка, один раз провалилась в него по горло, выкупалась в насыщенном водою снегу! Хорошо было, весело!

По этому самому овражку Юрий осторожно провел теперь товарища к южному скату холма. Дальше начиналась лощина, и за ней — немцы.

Разведчики залегли в каких-то реденьких, но колючих кустиках. Откуда тут шиповника столько? Питомник был? А!

— Глаз отказывает, ухом надо брать, — шопотом сказал Асланбекову Дементьев, человек пожилой, бывший мастер кровельщик-верхолаз и страстный охотник.

Лежа на сырой земле, они стали «брать ухом».

Сначала всё казалось одинаковым, немым и неподвижным. Но понемногу слух и зрение обострились. Из темноты начали выплывать какие-то неясные контуры, доноситься смутные звуки.

Юрий вдруг ощутил руку старшего товарища у своего локтя: Дементьев совал ему что-то. Кусок сахара? Даже два? Зачем?

— Сжуй! На току не сиживал? Сжуй, говорю, — зрячим станешь!

Студент удивился, но покорно положил сладкий кубик в рот. Несколько секунд он ужасался шуму, происходящему от разгрызания рафинада: думалось, немцы со всего фронта сбегутся на этот грохот и треск.

Потом, к крайнему своему изумлению, он заметил, что вокруг него всё как бы постепенно просветлело. Казалось, мутная завеса спадает понемногу с его глаз. Мертвенное подмигивание зеленоватых немецких ракет на горизонте приблизилось; в их трепете постепенно открылся противоположный склон лощины. Невнятные тени двигались там по гребню холма.