Машина была чудесная. Я рванул обратно по Маркет-стрит и застопорил у самого здания, где еще вчера работал. Я поднялся наверх и прошел в кабинет к мистеру Уайли.
Он был ошарашен.
— Мистер Уайли, — сказал я, — у меня там, внизу, превосходный Харлей-Дэвидсон. Если хотите со мной прокатиться, я буду счастлив посадить вас за своей спиной. Седло пребольшое, и, если я потеснюсь, вам будет вполне удобно.
— Не хочу я кататься ни на каких мотоциклах, — сказал мистер Уайли.
— А я думал, может быть, вдруг захотите, — сказал я.
Я вышел из кабинета и тут же вернулся:
— Так, может быть, вам интересно хотя бы взглянуть на него?
— Нет.
— Ну, как хотите.
Я спустился вниз, сел на мотоцикл и покатил. Вот это было дело! Мотор работал великолепно. У взморья я выехал на автостраду, вспомнил тут Монтерей и подумал, а не припустить ли мне вовсю по шоссе и не рвануть ли в Монтерей, а оттуда обратно, а потом можно будет сдать мотоциклет в магазин и начать подыскивать другую работу. Может быть, часть денег они мне вернут, а может быть, и нет, но, если даже и нет, все равно, дело этого стоит, так что я припустил вовсю.
Да, это была прогулка! Апрель. И «Харлей-Дэвидсон» подо мной, и Тихий океан совсем рядом. Весь мир. И города. И деревья. И я в одно мгновение пронесся с ревом в Монтерей.
Это был чудесный городишко. Несколько старинных зданий, корабли. Рыболовные суда. Рыбой пахло просто замечательно. Масса солнца. Рыбаки перекрикивались по-итальянски. Я промчался на «Харлей-Дэвидсоне» по всему городку, выехал прямо на сырой песок пляжа и прокатился немного по самому берегу. Вспугнул стайку морских чаек, остановился возле кафе, съел три шницеля и выпил две чашки кофе.
А потом двинулся обратно во Фриско.
Это была великолепная прогулка, что туда, что обратно. Машина была самая замечательная, какую я видел. Я мог с ней делать все, что угодно. Мог направить ее куда захочу, мог заставить идти медленнее пешехода и быстрее самого дорогого автомобиля на автостраде. Держу пари, что я обогнал на шоссе не меньше шестидесяти миллионеров. Я мог заставить ее реветь. Мог ехать зигзагами. Мог поворачивать, накренясь в одну сторону. Я, кажется, перепугал кучу народа на автостраде. Я проехал без рук целую милю. Потом ехал, стоя на седле и держась за руль. Людям кажется, что это опасно, но это сущие пустяки. Надо только знать, как это делается.
Я чудесно провел время с «Харлей-Дэвидсоном». Потом я вернулся во двор магазина.
— Где вы были? — спросил продавец.
— Я ездил в Монтерей, — сказал я.
— В Монтерей? — говорит он. — А мы и не знали, что вы собираетесь так далеко. Мы просто думали, вы хотите попробовать, как она на ходу.
— Видите ли, — сказал я, — я давно хотел туда съездить. Можно получить мои деньги обратно?
— А вы не возьмете эту машину?
— Сколько за нее? — спросил я.
— Двести семьдесят пять долларов.
— Нет, — говорю. — У меня нет с собой таких денег.
— А сколько у вас наберется?
— Да вот тот чек, что я вам дал, это все, — сказал я. — Там тринадцать долларов.
— Мы думали, вы купите мотоцикл, — сказал он.
— Я бы непременно купил, если бы не бросил службу, — сказал я. — Могу я получить свои деньги обратно?
— Не думаю, — сказал продавец. — Я спрошу у директора.
Он прошел в контору и поговорил, а потом вернулся, и еще человек вместе с ним. Этот другой был очень важный и сердитый.
— Не понимаю, что вы имели в виду, — сказал он. — Взять новую машину и отправиться в Монтерей!
— Что? — говорю.
Я не знал, что сказать. Что он сам-то имел в виду, спрашивая, что имел в виду я? Ничего я в виду не имел.
— Так делать нельзя, — сказал он. — Мы думали, вы хотите проехать вокруг квартала или кому-нибудь ее показать.
— А я ее и показал кое-кому, — сказал я. — Могу я получить свои деньги обратно?
— Боюсь, еще с вас причитается, — сказал директор. — Это новая машина. Для продажи. А теперь она уже стала подержанная.
— Может быть, — говорю, — вы вернете мне хотя бы часть денег?
— Нет, — сказал директор.
— Шикарный мотоцикл, — сказал я.
Я вышел из магазина и отправился домой, в свою комнату, даже не задумываясь о том, где бы мне теперь поискать работы. Слишком уж счастливым чувствовал я себя после этой чудесной поездки в Монтерей и обратно.
Маленький мальчик, по имени Джим, первый и единственный ребенок доктора Луи Дэви, в первый раз отправлялся в школу.
Отец его был француз, коренастый сорокалетний мужчина, юные годы которого прошли в бедности, неудачах и честолюбивых мечтах. Мать Джима умерла, когда он родился, и единственная женщина, которую он знал близко, была их экономка, шведка Эми.
Она-то и одела Джима в праздничный костюм и повела его в школу. Джим любил Эми, но разлюбил ее за то, что она повела его в школу. Он ей так и сказал. Всю дорогу он твердил ей об этом.
— Я тебя не люблю, — говорил он. — Не люблю тебя больше.
— Зато я тебя люблю, — отвечала экономка.
— Зачем же ты тогда ведешь меня в школу?
Он гулял с Эми и прежде, один раз они даже ходили в городской парк на воскресный дневной концерт, но сейчас это было совсем другое.
— Зачем ты ведешь меня в школу? — спрашивал он.