66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Джон, казалось, ничего вокруг себя не замечал. Вода хлестала, холодные брызги обдавали ноги Элизабет до колен. Джон прижался к ней всем телом, подхватил под ягодицы, поднял, и она уперлась ногами в противоположную стену, а спина ее прижималась к холодному, шершавому кирпичу. Она не замечала ничего, отдаваясь столь полно и самозабвенно, что каждая клеточка ее тела растворялась, казалось ей, в этом кирпиче, потоке, луче белого света в водяной пыли. Джонни покусывал ее плечи и шею. Ом двигался быстро, лихорадочно. содрогаясь всем телом. Ее ноги скользили, цепляясь за выбоины и выщерблины на стене. Он удерживал ее на весу, проникая в нее так глубоко, как никогда прежде, задыхаясь, торопя наслаждение. Она выгибалась, охватывая его шею, стараясь прижаться к нему еще плотней, еще плотней. Плеск воды, лихорадочная частота дыхания, и запрокинутая голова. Это длилось, длилось, не кончаясь, долго, бесконечно долго, его пылающее лицо, его руки, его плечи, острое, растущее блаженство, растворение друг в друге, захлеб, задыхание, плеск.

Извержение — извержение любви, воды, света.

— Мы должны завтра же избавиться от своей старой обстановки.

— Новая жизнь?

— Обновление вообще необходимо. И как можно чаще. Перемена декораций, полный поворот кругом. Мне надоела эта кровать.

— У тебя же с ней столько связано!..

— Больше, чем ты думаешь. Ты.

— Ну вот! А ты говоришь — менять мебель.

— Чем больше кроватей будет с тобой связано. — сказал он. приподнимаясь на локте и улыбчиво рассматривая ее, — тем лучше.

Она изучала его сквозь полуприкрытые веки, стараясь, как всегда, понять, насколько он серьезен.

— И на сколько еще кроватей, по-твоему, нас хватит?

Он улыбнулся еще загадочней.

— Это будет зависеть только от скорости, с какой мы будем их менять.

Она сладко потянулась, закинув руки за голову. Он поцеловал ее подмышку. Элизабет засмеялась от радости и щекотки.

— Ты щекотный. — пожаловалась она.

— Ты не знаешь, где можно купить хорошую кровать?

Когда–то он так же щекотал ей ухо своим шепотом. И что–то там было, связанное с кроватью, при чем–то тут была кровать...

Его фотографии а столе. Пистолет. Его звонок. Голос по телевизору...

— Джонни! Я знаю такой магазин! Дешево и, в общем, вполне прилично. На этой кровати могло бы уместиться еще пять пар!

— Кстати! — Он явно загорелся идеей, — Свежая мысль. Об этом стоит подумать.

— Тебе уже не хватает меня? — Она раздумывала, обидеться или нет.

— Перемена обстановки только к лучшему. Я же говорил. Это как спектакль: его нельзя играть в одних и тех же декорациях.

— Ты серьезно?

— Успокойся, — он рассмеялся. — Не более, чем всегда.

Но два следующих дня ей все равно отчего–то казалось, что с покупкой этой кровати переменятся не только декорации. Она знала, что это глупо. Но ничего не могла с собой поделать — ни взять себя в руки, ни махнуть на все это рукой, ни заставить себя пойти в магазин, — она откладывала этот поход, как могла, и могла до тех пор, пока на третий день не поняла: или она увидит Джонни и сделает все, как он хочет, или у нее так и будет все валиться из рук, порвется новое платье и окончательно выйдет из строя кухонный комбайн.

Сначала они пошли в ювелирный отдел.

Джонни выбирал цепочку так же придирчиво и умело, как две недели назад присматривал платье, и точно так же не советовался с ней — только подносил цепочки к ее шее, отстранялся, рассматривал, клал на прилавок. Выбор его остановятся на крупнозвенчатой, но тонкой, ажурной золотой цепочке, достаточно длинной. чтобы свободно лечь на не хрупкие ключицы.

— Пожалуй, эта, — сказал он, но опять–таки не ей, себе.

Сумма была такой, что выражать недовольство было бы непозволительной бестактностью. Элизабет чувствовала себя и так неловко при любопытствующих покупателях и снисходительно улыбающемся продавце. Джон с улыбкой выложил деньги. Потом он аккуратно забрал сдачу и спрятал ее в потрепанный бумажник.

— Хочешь, купим тебе новый бумажник? — спросила она.

— Не люблю новые бумажники.

— Но ты же любишь перемены?

— Не во всем. С этим у меня связаны воспоминания.

— А ты суеверен. Разбогател с этим бумажником и боишься, что разоришься с другим?

— Ты опять меня подменяешь собой. Мои денежные дела не зависят от случайностей. Просто — привычка.

— А ко мне?

— Девочка моя, когда ты дойдешь до состояния этого бумажника, чего я постараюсь не допустить, я подумаю над твоим предложением. Но пока ты выглядишь у меня как новенькая.

Что ему понадобилось в отделе сувениров? Он безошибочно направился к витрине, где продавались маски и костюмы, театральный антураж, забавные вещицы, предназначавшиеся не для использования, а для любования или игры.

Там он выбрал вещь настолько странную, что в ее голове никак не укладывалось, какую пользу или радость можно из нее извлечь.

Гибкий охотничий стек свистнул в воздухе. Джон пробовал его шутя, играя, становясь то в одну, то в другую позу; потом поднял глаза на нее:

— Ну, как?

— Обворожителен. Ты решил купить собаку?

— Зачем. У меня уже... — Он замялся. — Годы не те, чтобы с ней бегать по утрам.