666. Рождение зверя

– Нынешний режим как раз произошел оттого, что русский народ устал от несвободы. – Стас взял свой стакан. – В девяностые монетократия была освободительной идеологией. Она несла русскому человеку реальную, конкретную свободу. Свободу от идеологии, всяческих родин, партий и семей. Каждый человек живет исключительно ради делания денег с задачей их дальнейшего использования для материального потребления. В условиях монетократии неважно, какое у тебя образование и в каком полку ты служил. Важно только одно – деньги. Умеешь схватить деньги – молодец, не умеешь – дурак. Дружба, любовь, преданность – все стало стоить какую-то сумму денег. Все, что стоит денег, прилично. Например, убийство. Из мести или ревности – это из прошлого, удел безумцев, фриков и лузеров. За деньги – понятно и объяснимо. Деньги при монетократии наделены разумом и волей. Русский народ оценил прелести этой системы. Нашел неплохой способ расслабиться и получить удовольствие. Хотя бы на финише исторической жизни. Ведь если после нас хоть потоп, то почему бы и нет?

– А разве сейчас где-то не так, Стас? Разве что в Северной Корее. Так там паства просто не имеет никакого понятия, что существует другая, отличная от их существования жизнь. Там ведь не то что Интернета, даже радио в привычном для нас понимании нет. Идеи чучхе транслируются массам через радиоточки. Поэтому население жует траву и свято верит в то, что более счастливой доли быть не может.

– Есть такое. – Белковский задумался. – На Кубе еще, пожалуй, тоже. Надо искать баланс, золотую середину. Любой дисбаланс приводит к катастрофическим последствиям.

Потемкин взвился.

– Баланс?! Да у нас и так полный баланс. Ты вспомни девяностые. Страны не было вообще, не было государства, ничего. Была низовая гражданская война. Ее не отразят ни в каких официальных хрониках, она шла в нижних слоях атмосферы, в золе, и в ней сгорело не менее миллиона человек. Когда жгли ларьки, когда на стрелках забивали по сто человек за день – это все гражданская война, Стас. Апофеозом этой войны был Дагестан в девяносто девятом, где солдатикам горло кинжалом резали. Все! Да, Путин делал многое не так, многое хуево, много пиара, согласен. А где не пиар? Барак Хусейнович – не пиар?! Берлускони, который где-то тут шарится, – не пиар? Саркози – не пиар? Все у всех построено на пиаре. Я, блядь, никогда в жизни не поверю, что Путин делал все из-за каких-то несчастных бабок. Если бы мы с тобою жили лет через сто, то налицо было бы два факта: в 1999 году России не было, а сейчас она есть. Сложная, грязная, угрюмая, но она существует как организм. И никакая коррупция ее не погубит.

– Ты идеализируешь эту недалекую личность, – сокрушенно покачал головой Белковский. – Впрочем, ничего удивительного. Многие попали под его быдловатое обаяние, и не только у нас в эрэфии. Тот же Саркози, например. Не случайно же он позволил ему построить в Монсуле «дом приемов», не уступающий Версалю.

– Если он так манипулирует нами – значит, он гений.

– Гений? Да он просто продукт эпохи. Какова эпоха – таков и продукт. Можно в лабораторию сдавать на анализы. А насчет того, кто кем манипулирует, так это надо в историческом разрезе смотреть. Ты помнишь состав семибанкирщины?

– Вообще-то, их, кажется, было девять.

– Хорошо, девятибанкирщины, не суть.

Потемкин порылся в памяти:

– Березовский, Ходорковский, Фридман, Авен, Гусинский, Потанин, Смоленский, Виноградов, Малкин.

– Ну и как тебе эти девять негритят? Они тоже когда-то думали, что держат бога за бороду.

Кирилл рассмеялся:

– Да ладно тебе, Стас! Любая революция пожирает своих детей. И отцов, и мужей, и вообще всех близких родственников. Как у паукообразных.

После случая у водопада его все время сносило на ассоциации с этой разновидностью живого мира.

– А кого же тогда пожрет кооператив «Озеро»? – поинтересовался Стас.

Потемкин выпил виски и немедленно закусил лимоном.

– Кооператив «Озеро» не пожрет никого. Потому что это первая за сто последних лет нашей истории система власти, которая не нуждается в пожирании кого бы то ни было для своего существования. Она основана на поощрении. Рано или поздно величины распила, отката и заноса будут приведены в требуемые историческим моментом пропорции, отмороженные парвеню либо сядут в тюрьму, либо успокоятся, а понаехавшие чурки просто сопьются и вымрут. И все у нас будет хорошо, как при Леониде Ильиче. Хотя нет, лучше. Потому что никакой идеологии. Скорее, как при Салазаре в Португалии – недаром же мы на нее все время равняемся. Народ будет счастлив.

Белковский был слегка озадачен:

– Я насчет чурок не понял.

– Это элементарно, Стас! Как у Герберта Уэллса в «Войне миров». Этот вид не выдержит конкуренции в наших широтах. Они вымрут от этилового спирта, который мы пьем между делом.

– Ага, – поднял стакан Белковский, – только сначала они вытравят нас героином, который употребляют между делом.

– Так для этого есть Госнаркоконтроль, – чокнулся с ним Потемкин.