69

Было уже больше половины девятого, а мы еще не попали в центральный зал. По радио объявили, что все должны оставаться в своих классах. Вся школа была встревожена. Над школой кружили вертолеты. Бригада мерзких учеников под руководством учителя физкультуры разбирала на крыше баррикаду.

Преподаватели считали первостепенной задачей ликвидировать флаг с надписью и граффити. Начальство опасалось, что это может повредить репутации школы. Чтобы информация о происшедшем не просочилась в СМИ, нужно было прежде всего вернуть школе прежний вид. Другая группа учащихся с тряпками в руках стирала иероглиф «Убить» у центральных ворот. Возглавлявший ее зампредседателя школьного совета, увидев меня, бросился навстречу. Глаза у него были красные: видимо, у него потекли слезы, пока он стирал красную краску.

Не выпуская из руки тряпку, он схватил меня за шиворот.

– Ядзаки, это все ты натворил? Твоя работа? Мне трудно представить, что учащийся Северной школы решился бы так ее обесчестить. Отвечай, Ядзаки, отвечай! Скажи, что ты этого не делал, немедленно отвечай!

Мне была неприятна холодная тряпка, прижатая к моей шее. У меня возникло желание его ударить, но мне не хотелось привлекать к себе внимание, поэтому я только пристально посмотрел на него и гневно выкрикнул: «УБЕРИ РУКУ!» Я и сам не мог понять, почему так сильно разозлился. Этот очкарик, с торчащими зубами и седеющими волосами, в свои семнадцать лет плачет над надписью у главных ворот своей альма-матер! Неужели это для него священный храм? Хотя таких людей я опасаюсь. Они слишком легковерны. Такие, как он, убивали, пытали и насиловали людей в Корее и Китае. Подобные люди могут плакать из-за граффити, но им наплевать, если их одноклассница сразу после окончания школы начнет сосать член у черномазого.

– Кэн, ты раскололся? – Адама был свидетелем моей стычки с зампредседателя.

– Не раскололся. Хотя у этого идиота действительно есть в руках власть.

– Конечно. Странно, что этот тип ползал по полу на четвереньках и оттирал его.

– Но почему это их так разобрало? Если я и раскололся, то только потому, что он был как бешеный.

– Ну, особо-то на тебя никто и не нападал.

– Да я и сам не знаю, с чего вдруг так получилось.

– Возможно, потому, что это была нечистая борьба.

– Нечистая?

– Наши побуждения были нечистыми.

– Наши побуждения? Возвести баррикаду?

– Даже возведя баррикаду, мы не собирались на ней умереть.

– Ты болван, Адама! Сколько людей ежедневно умирают во Вьетнаме?

Обычно выдавая подобные пропагандистские заявления, я немедленно перехожу на стандартный японский. Когда представители «Комитета за мир во Вьетнаме» произносят свои речи на диалекте, это звучит странно.

– Во Вьетнаме?

– Такие ублюдки, как зампредседателя, совершали чудовищные злодеяния в Нанкине и Шанхае!

– Нанкин? Конечно. Но тебя не раздражает, когда они пытаются от этого отмыться?

– Конечно раздражает. Они бесятся, что мы оскорбили систему, но много ли ты знаешь здесь защитников этой долбаной системы?

– Я имел в виду совсем другое.

– Что именно?

– Что они пытаются разрушить все то, что мы для них создавали, – с грустью сказал Адама. Он всегда был таким, и в его словах звучала безысходность. Но при этом он обладал способностью убеждать.

Перед окнами учительской, возле кабинета директора, у стены библиотеки стояли кучки учеников, которые, обливаясь потом в июльскую жару, стирали граффити. Возможно, Адама был прав, когда говорил, что не только образцовые учащиеся, но и самые никудышные, из-за своего комплекса неполноценности готовые умереть за честь школы, усиленно орудовали тряпками.

В коридоре перед директорским кабинетом стоял с бледным лицом Накамура. В руке у него была тряпка. Увидев меня и Адама, он натянуто улыбнулся.

– Зачем ты держишь эту тряпку? – удивился Адама, и Накамура в ответ высунул язык.

– Я решил, что может показаться подозрительным, если я буду сидеть без дела. Не забывайте, что я – НЕ ОСТАВЛЯЮЩИЙ ОТПЕЧАТКОВ ПАЛЬЦЕВ. Но, послушай, Кэн-сан, это действительно странно...

– Чего странного?

Тут Адама схватил меня за рукав, заставил присесть на пол и притворился, что стирает надписи с пола. По коридору к нам приближались завхоз, два охранника, а с ними завуч, полицейский в форме и еще один человек, похожий на полицейского в штатском. Прежде чем они успели подойти, я, вместе с Адама и Накамура, опустился на пол и притворился, что его скребу. При виде полицейского я задрожал. Почему полицейские, когда идут, так сильно бренчат? Звук его шагов еще более усиливался из-за того, что на ногах у него были грубые высокие башмаки на шнуровке. У меня было готово разорваться сердце от страха, когда под самым носом я увидел туфли остановившегося возле меня завхоза.

– А, ВЫ, РЕБЯТА, – сказал завхоз, и я поднял голову, чувствуя, что у меня перехватило дыхание. – Я понимаю, что вас это взволновало, но скоро прибудет специальная команда и все очистит. Возвращайтесь в свои классы. Скоро начнутся внеклассные занятия, а сразу после этого состоится прощальная церемония. Так что идите!