Вместо того, чтобы по ходу чтения следить за ясностью мысли, Алан страстно искал во всем путаницу. Знал ли завсегдатай клубов Кью о существовавшем до него английском писателе, также известном как Кью, и было ли присвоение им этого псевдонима частью сознательной критики расовых кодировок, которые можно найти в традиционном литературном дискурсе? “Оригинальный” Кью, Артур Куиллер-Коуч, был представителем истеблишмента. Закончив Оксфорд, Кью позднее читал лекции по классической литературе в своей альма-матер, получил звание рыцаря и даже был избран мэром своего родного города Фоуи в Корноуэлле. Помимо написания романов и стихов, “оригинальный” Кью редактировал “Оксфордскую книгу Английской поэзии” и выдал уйму критических трудов, среди которых “Литературные исследования” и “Чарльз Диккенс и другие Викторианцы”. Алан не был уверен, была ли буква Q сознательно избрана вторым Кью или какая-либо другая сила свела их вместе. Эти двойники оставили его в полном недоумении. Алан бился об заклад по поводу того, было ли некритическое отношение к культурному потребительству в “Мертвечине” иронией или же просто результатом авторской неспособности оперировать скрытыми смыслами переживаний, изначально политизировавших его. Разумеется, допуская, что книга, как артефакт, является средством для улучшения товарного производства, Алан часто сомневался в целесообразности использования литературы для критики капитализма.
Алана глубоко озадачил кибер-линчеватель, изображенный Кью в своем романе. Этот преступник, сорвавшийся с цепи в Лондоне и линчевавший своих жертв, оказался черным американским копом. Кибер-линчеватель убивал педофилов, и тут же появлялся рассказчик, одобряя это. Допуская расовую подоплёку линчевания, Алан считал совершенно невероятным, что черный американец может избрать такой способ расправы над педофилами. И вообще казалось неправдоподобным, что черный британский рассказчик в “Мертвечине” одобряет линчевания. Алан не понимал того, что пытался делать Кью, и находился в замешательстве. Он не знал, использует ли Кью иронию и двусмысленность, чтобы подорвать уверенность своих читателей в увековечивании белой буржуазной субъективности, или же повествование просто отражает авторскую неспособность избегнуть доминирующего кода. Тогда как двойное сознание не защищает тебя от этого кода, оно несомненно открывает для тебя различные перспективы, с помощью которых можно над этим размышлять.
За кофе Алан обсуждал “Глубоко под прикрытием: внедрение агента ФБР в радикальный андеграунд” Грила Пейна. Автор повествует о процессе, с помощью которого он обретает освобождение от чар своего работодателя и поэтому теряет ощущение собственной личности. Не имея никакого отношения к консерваторам или радикалам, Пейн становится заложником фортуны, его бросает из огня в полымя, и в итоге он лишается чувства своего "Я".[4] Алан рассматривал эту книгу как назидательную историю, предупреждение тем, кто хочет быть вовлечен в мрачные миры разведки и контрразведки. Как только он оплатил счет, мы рванули по Юнион Стрит для быстрого погружения в потребительский фетишизм. Я купила губную помаду и новую пару туфель. Затем затащила его в “Уотерстоун”, потому что хотела купить “Одинокую планету. Путеводитель по Исландии”. Постельное чтиво, которое могло отвлечь меня от занятий в колледже. Нас вышибли из магазина, прежде чем я смогла заплатить за покупку — продавец заметил, как Алан засовывает себе в ширинку порнографический роман. Когда нас выволакивали из здания, он неоднократно прошипел слово “библиомания”,