69. Все оттенки голубого (Sixty-Nine. Kagirinaki tomei ni chikai buru)

Плитки в душевой были холодными, а свисающий смеситель напомнил мне сцену в камере смертника, которую я видел на какой-то фотографии. На стиральной машине лежало испачканное кровью белье, а рядом суетился паук, оплетая своими нитями желтые плитки на стене. Стараясь не создавать шума, я сполоснул под душем свои подошвы. Решетка слива была забита куском бумаги. Когда я шел сюда из дома, то проходил через больничный сад, в котором все фонари были погашены. Потом, нацелившись на какой-то куст, я швырнул туда мертвого мотылька, которого до того крепко сжимал в кулаке. Я решил, что утреннее солнце его подсушит, и какие-нибудь голодные насекомые смогут им насытиться.

– Что ты делаешь, Рю? Возвращайся домой. Я не могу оставаться с тобой!

Прислонившись к дверной притолоке, она швырнула под душ белую тряпку, которую держала в руках. Тряпка немного пропиталась черной жидкостью. Как новорожденный младенец, впервые раскрывающий глаза, я заворожено смотрел на Лилли в белой переливающейся сорочке. Что там за пушистая штучка? А что это за вращающиеся под ней два шарика? А что это за бугорок с двумя дырочками под ним? А что это за черная дыра, окаймленная двумя листочками плоти? А что это за белая косточка внутри нее? А что это за влажный, красный и тонкий кусочек плоти?

* * *

В комнате были диван с красными цветочными узорами, серые стены, расчески с застрявшими в них рыжими волосами, розовый ковер, потолок, местами выкрашенный в кремовый цвет, со свисающими с него засохшими цветами, спускающийся с потолка электрический провод, обернутый тканью, подвешенный к проводу плафон с подрагивающей и мерцающей лампочкой, и нечто похожее на буддийскую пагоду внутри лампочки. Эта пагода вращалась с такой чудовищной скоростью, что у меня глаза заболели так, словно их обожгло. Я зажмурился и увидел десяток смеющихся лиц, отчего у меня перехватило дыхание.

– Скажи же что-нибудь! В чем дело? У тебя крыша поехала?

По лицу Лилли расплывались отблески от красной лампочки. Эти отблески расширялись и обволакивали ее, словно плавящееся стекло, потом, изгибаясь, затвердевали и превращались в пятна, заполонившие все вокруг. Лилли приблизила ко мне испещренное красными пятнами лицо и коснулась моей щеки.

– Почему ты дрожишь? Скажи что-нибудь. Я вспомнил одного человека, у которого лицо тоже было покрыто красными пятнами. Это был американский врач, который снимал комнату у моей тети в деревне.

– Рю, ты весь в мурашках, объясни, что с тобой? Скажи что-нибудь, мне страшно.

Когда я ходил получать от него месячную плату для тети, тот врач всегда показывал мне густо заросшую волосами промежность худой японки с лицом обезьянки.

– Со мной все в порядке, Лилли, все в порядке, ничего не случилось. Я просто никак не могу успокоиться. Так всегда бывает после наших вечеринок.

В комнате, украшенной копьями из Новой Гвинеи, наконечники которых были смазаны ядом, врач демонстрировал мне промежность той сильно накрашенной японки, а та при этом болтала в воздухе ногами.

– Ты что, обколотый? Верно?

Я чувствовал, как Лилли засасывает меня глазами, казалось, что она хочет меня проглотить. Ради меня врач открыл женщине рот. «У нее все зубы растворились», – сказал он по-японски и рассмеялся. Лилли принесла немного бренди.

– Ты совсем плох. Может быть, отвезти тебя в больницу?

Та женщина с широко раскрытым ртом, напоминающим дыру, завопила.

– Лилли, я не понимаю, в чем дело, может быть, если ты вколешь мне немного хилопона, я приду в себя?

Лилли пыталась заставить меня выпить бренди. Я крепко вцепился зубами в край стакана, глядя сквозь влажное стекло на свет, струящийся с потолка, на накладывающиеся одно на другое пятна, головокружение усилилось, и я почувствовал тошноту.

– У меня ничего не осталось, Рю, потому что после мескалина я всадила в себя все. Мне было очень погано, и я всадила в себя все.

Врач засовывал женщине в задницу различные предметы и потом показывал их мне. Она вымазала простыню губной помадой, стонала и смотрела на меня, потом повернулось к отхлебывавшему виски и хохочущему врачу и громко прокричала: «Дай мне мастырку!»

Лилли заставила меня сесть на диван.