6b15ad8a063dbf87117dd400b69144d1

При таких обстоятельствах можно ожидать, что приговор будет максимально суровым, насколько позволяет закон. По моему мнению, этот срок не соответствует тяжести преступления.

Оглашаю приговор суда: каждый из вас приговаривается к тюремному заключению и каторжным работам сроком на два года».

Приговор поразил всех присутствующих.

Уайльд встал и крикнул:

- Ваша честь, могу ли я что-то сказать?

Судья Уиллс осуждающе замахал рукой в ответ на крики «Позор» и свист с галереи для зрителей: некоторые крики и свист, несмоненно, были адресованы судье и были вполне заслуженны. Что имел в виду судья, когда назвал Оскара «главным членом организации по ужасающему развращению молодых людей»? Прокуратура не предоставила никаких доказательств этого факта. Даже не утверждалось, что хотя бы один невинный был развращен. Это обвинение сей «абсолютно беспристрастный» судья придумал, что оправдать свою свирепую жестокость. Такие незаслуженные оскорбления и ужасный приговор обесславили бы и наихудшего судью времен Инквизиции.

Судья Уиллс, очевидно, страдал от некой «экальтации рассудка», которую он распознал у Шелли. В меньшей мере эта особенность была присуща и нескольким другим судьям английского суда, когда дело касалось вопросов половой морали. Судья Уиллс среди них выделялся тем, что гордился своими предрассудками и с удовольствием ими руководствовался. Очевидно, он не знал или не беспокоился из-за того, что приговор, который он назвал «не соответствующим тяжести преступления», Королевская Комиссия осудила как «бесчеловечный». Он с удовольствием превратил бы «бесчеловечность» в дикость, поскольку являл собой наряженную в парик глупость, и то, что судья, вероятно, действовал исключительно из лучших побуждений, лишь усугубляло возмущение против столь глупого его злорадства.

Наигорчайшие строки Данте не могут в полной мере передать горечь моих чувств:

"Non ragioniam di lor ma guarda e passa." - «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Это судилище принесло мне невыносимую боль. Ненависть, рядящаяся в благочестие, делала эту рану лишь еще более оскорбительной. Гнусное судилище выставляло себя на всех площадях. Не успели мы покинуть здание суда, а ликование началось повсюду - когда мы вышли из здания суда, толпы самых непотребных женщин города танцевали, задирая ноги в ужасном исступлении, а окружавшие их зеваки и полисмены гоготали от радости. Я отвернулся от этого зрелища, столь же непристойного и осверняющего дущу, как безумства Французской революции, и тут заметил, что Паркер и Вуд садятся в кэб, смеются, ухмыляются зловеще.

И Оскара Уайльда осудили за то, что он развратил эти продажные душонки!