6b605911e5f84b74a523a9100b3cfeb5

могу оставить. Поэтому и отдаём. Мы же его сами выкормили, малышом взяли! Он ещё… Нашли? Нет, что вы, не нашли, нам это…

знакомые отдали, у них собака родами померла, им тяжело было.

Валентина Николаевна кладёт перед Пиней кусочек, тот исчезает в

пасти. Пиня делает полшага и пересекает маленькую кухню, радуется, толкает дочь и снова кладёт голову на скатерть.

– Мама!

Валентина Николаевна вздрагивает и виновато смотрит на дочь, Пиня

тоже, но голову со стола не убирает.

– Мама, – прикрывая трубку рукой, – нельзя кормить его хлебом!

– Да кто кормит?

– Мама, ну не ты же потом эти кучи слоновьи по дому собираешь! –

Дочь забывается в досаде и взмахивает обеими руками, телефон

описывает полукруг перед пининой мордой. – Ты видела, как он

серит?!

Тут же опомнившись, в трубку:

– Алло? Это я не про… Ну вот, бросили. Вот же я дура! Нервы совсем

ни к чёрту!

Дочь досадует на себя, на телефон, в её голосе чувствуется солёная

горечь.

Валентина даёт Пине ещё кусочек.

– Мама! Ну что мне с тобою делать?!

– Давай оставим его, пожалуйста.

– Мама, если ты хочешь жить со мной – то без него. А сама ты жить

уже не можешь. Нам нечем оплачивать две квартиры, мама!

– Ну вспомни, как мы его нашли в коробке, такого маленького, чуть

больше котёнка, как кормили из сосочки, как пеленали его, кто же мог

подумать, что он не пинчер, а такой волкодав огромный! Даже папа…

– Ой, не говори мне за папу!

– Папе бы не понравилось, что мы с ним вот так.

– Папа мечтал от него избавиться! Он объявления клеил!

– Неправда, я бы заметила!

– Ты? Заметила? Не смеши меня!

Дочь не унимается, продолжает:

– А после того как он тебя с ног сбил и тогда ещё, когда повалил – он

усыпить его хотел, тайком от тебя.

– Неправда, как бы он мне объяснил? Как бы он мне в глаза…

– Сказал бы, что сорвался с поводка, и машиной сбило, делов-то тебя

обмануть?!

Валентина Николаевна встаёт и идёт в ванную. Пиня неуклюже следует

за ней, перегораживает собою проход, встаёт между женщинами, и

дочь не смеет приблизиться.

Валентина кричит:

– Ну давай переедем на периферию, в какой-нибудь Кармиэль? Там всё

очень дёшево, и я смогу с ним много гулять.

Она с надеждой смотрит на дочь, выглядывая из ванной комнаты, под

глазами у неё свежие потёки краски.

– Ты уже ни с кем гулять не в состоянии, мама. А я точно найду там

работу, да, ждут меня там?

– Везде что-то есть.

– А замуж? В той дыре, куда мы из-за него переедем, я смогу кого-то

найти или мне в центр ездить? Тебе вообще кто важнее, мама, я или

он?

– А тебе?

Валентина Николаевна зовёт:

– Пиня, Пиня, домой!

Под пустую руку, замершую в воздухе, ныряет большая голова, поднимает её, прижимается тёплым телом, тяжело и громко дышит.

Валентина может ощутить на лице пар, исходящий из огромной

пасти. Валентина Николаевна встаёт, держится за ошейник, это

удобно, он почти достаёт ей до талии.

– Домой, Пинечка, домой.

Проходит несколько минут, и Пиня наконец понимает, кто сегодня

ведёт, делает шаг, ещё шаг, Валентина послушно, но неуверенно

следует за ним. В голове у неё что-то шумит, и этот шум, и тёплая

шерсть пининой шеи, и гладкая кожа широкого ошейника, который они

выбирали с мужем вместе незадолго до его смерти – всё это придаёт ей

уверенности, не позволяет окунуться в темноту паники и

беспомощности. Пиня замедляет шаг.

– Я иду, я иду, – говорит она то ли собаке, то ли мужу, которого рядом

нет.

Пиня привёл маму домой, посадил в кресло, и дочь далеко не сразу

поняла, что в доме не так. Только через час она смогла оторваться от

компьютера, тяжело поднялась и, в очередной раз споткнувшись по

дороге из туалета в кухню, к холодильнику и снова в туалет, заметила и

Пиню, и маму, замершую в кресле.

Скорая застала Валентину живой. Дочь мяла в руках окоченевшие

мамины пальцы, с благодарность смотрела на притихшего за

занавесками Пиню – он умел найти себе место так, чтобы не пугать

гостей.

– Мама, мама, ты слышишь меня?

Валентина Николаевна слышит.

– Мама, я соврала про папу, он не хотел убивать его, слышишь?

– Я знаю, – выдыхает Валентина.

– И объявления он не клеил. Он их никогда не клеил, это я их клеила, мама…

Валентина хочет попросить дочь, попросить дочь… Третий инсульт

лишает её речи, обескураживает, сбивает наповал, «что же я хотела, что? попросить дочь о…»

Носилки поднимают вверх, дочь разжимает сухие мамины пальцы и

быстро, ни секунды не стесняясь присутствия врачей, снимает с

маминой руки кольцо с изумрудом, папин подарок, редкая вещь, вдруг

затеряется.

Валентина хочет попросить дочь, попросить дочь о Пине… Но она

ощущает непривычную лёгкость на пальце, внезапное одиночество как

физическую боль, как приговор и просит о Пине Бога.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа

автора.